Другое вытравляло сердце, то и дело муторной волной накатывало и душило. Обида. Жестокая досада и тоска, с которыми не мог он справиться ни за что, как бы себя психологически ни усмирял, какие бы доводы ни проводил. Не припоминал он такого, чтобы усилием воли себя не перебороть.

«Маленькая подлая мразь, расчетливая, корыстная, циничная, предавшая… любимая девочка, маленькая теплая девочка, доверчиво обнимающая за шею, стонущая в любви так, как никто не стонал и не плакал у меня в руках, сука, сука, тварь, я ее больше не увижу, ее никогда не будет у меня…»

У патологоанатома причина Пашиной смерти ни малейших сомнений не вызвала. Остановка сердца, катастрофическая фибрилляция желудочков вследствие острой аритмии. Почему? А почему такие молодые, сильные, накачанные, спортивные мужчины в одночасье отдают Богу душу? Вот у Бога и надо спросить…

Первые три-пять минут ему можно было помочь, хотя бы сильным ритмичным сдавливанием грудной клетки. Шанс. Но бедный Паша полчаса валялся в грязи на платформе, принимаемый за пьяного. И хотя одет был прилично, никому даже в голову не пришло его спасать. Да и кому: в тот поздний час на маленькой станции Поляны пассажиров в сторону Торовска было раз-два и обчелся. Потому и не обшмонали. На него обратили внимание, лишь когда поезд из Торовска подошел к противоположной платформе и местный житель перелез на противоположный перрон.

Уголовное дело все равно завели. По настоянию Кудрина, переживавшего так, словно сына родного потерял, группа оперативников пять дней опрашивала пассажиров в вечерних электричках по этому направлению. Кудрин не понимал, что делал Паша в Полянах, если ехал к тетке в Синицыно и был трезв. Проскочил? Сомнительно, на него не похоже. И главное: почему кобура оказалась расстегнута, а пистолет на боевом взводе? Какую опасность он заметил?

Один пассажир, часто в это время ездящий, вроде бы Пашу по приметам узнал, но не сказал ничего существенного. Да, сидел такой на противоположной скамейке, курить выходил. Ни с кем не разговаривал, никаких признаков волнения не выдавал. В вагоне происшествий не случилось, народу было мало. Контролеры не проходили. Нищий с палочкой шерстил, слепой или работал под слепого, лысый, «ваш парень ему подал полсотни — да-да, я еще приметил, удивился: щедро, думаю…»

Марьяна все дни ходила зареванная: Пашку она очень любила.

Сейчас они сидели в кудринском кабинете, потерянные и осиротевшие, молчали. Марьяна водила глазами по строчкам оперативного отчета, где были пустые, никакой надежды не вселяющие слова. А, собственно, какая надежда? Что с ним расправились как-нибудь очень хитроумно, яду подлили, останавливающего сердце? Ниточка к убийце? Но нет там ничего в крови, констатировал патологоанатом. Фигня это все, изыски банальных детективных сюжетов…

— А слепого нашли? — вдруг спросила Марьяна, продолжая тупо и отстраненно пялиться в бумаги.

— Зачем? Тоже мне, свидетель!

— А тот, кто Пашу заприметил, — он этого лысого слепого прежде встречал в электричке-то?

— Не спросили, в отчете нет.

— Зря, Андрей Иванович, надо было спросить. Кобура расстегнута, оружие на взводе… Пашка полтинник слепому дал… У Пашки вечно с деньгами напряг. Он был добрый, конечно, до безалаберности добрый, но не лох. Что, не понимал, что перед ним такой же слепой, как Паниковский в «Золотом теленке»? Странно… Я хотела бы поговорить с этим пассажиром. После всего, что мы знаем об убийце, я уже ничему не удивлюсь.

— Ты допускаешь…

— Допускаю, Андрей Иванович! Почему нет? Стрижка, грим, очки черные, походка, палочка — и вперед, по поездам и дорогам, городам и весям, от нас подальше. Такого даже менты загребать и грабить не станут — чего с него возьмешь, у них вон, любой зрячий — твердый заработок.

— Ты нашла в себе силы уйти, уехать, так? Зачем надо было убивать, Соня? Да еще чужими руками. Неужели ты надеялась таким образом избавиться от памяти о нем, от воспоминаний про это?

— Я отомстила. — Соня сжалась в комок, лицо стало злым, напряженным. Она опустила его, уставилась в пол и дальше говорила, не глядя на Марьяну.

— Он поступил подло, жестоко по отношению к тебе. Но убивать за это человека?

— Я отомстила. Он тоже убил меня. Мало, что ли, убивают не ножом, не пистолетом, а подлостью, жестокостью, даже любовью? Сперва развратил девчонкой. Потом стал для меня всем на свете, он меня поработил, я любила и хотела его так, что это нельзя выразить словами. А он мои оргазмы, оказывается, коллекционировал. Я отомстила.

— Ты что рассказала Николаю?