С этими словами Пилюжный вытащил из бокового кармана три сотни баксов. Про себя подумал: «Даже если фальшивый, можно пробить, где украли. Уже география…»

Кадык подобрал ее поздним апрельским вечером в субботу, едва отъехав по трассе от Славянска, куда наведывался из своих Тишар на только что приобретенных по дешевке бывалых, темно-зеленого цвета «жигулях» десятой модели. Ездил прикупить кой-чего для хозяйства и оттянуться. Черт его знает, почему остановился. Плоть его, ублаженная в борделе, куда заглядывал уже во второй раз (надо сменить!), не просила ничего, кроме пары стопарей на посошок на сон грядущий и пяти обычно достаточных часов глубокого, но тренированно чуткого сна. Ночная дорожная лярва голосовала почему-то в одиночестве под дорожным фонарем, видимо, решив увеличить свои шансы поодаль от группы товарок — ночных охотниц. Как он позднее сообразил, привлекли две детали: почти дюймовочный росток бабочки и неуместно здоровая для таких занятий сумка, рядом с ней стоявшая.

— Тебе куда, малышка? — словно бы по наивности спросил Кадык, притормозив и опустив стекло.

Фонарь светил нормально. На него взглянули пьяные черные глаза молодой миниатюрной женщины с подплывшими на веках тенями, длинными ресницами и смазавшейся по уголкам рта помадой.

— За стольник плюс минет до Козловска подбросишь, шеф? — Язык девочки заплетался, она облокотилась на кузов, и подбородок ее оказался аккурат на уровне нижней рамки окна.

Козловск был по трассе в ста с лишним километрах от Тишар — в любом случае исключалось. Он уже готов был дать по газам, но вдруг услышал то, что заставило его упасть корпусом на рулевое колесо и хохотать с минуту безудержно:

— Ну, ладно, уговорил, два минета и двести…

Отсмеявшись, он поднял голову и увидел, как черные, с какой-то пьяной дьявольщиной глаза девочки засмеялись сами по себе, а потом принялась она хохотать в голос с такой детской непосредственностью и захлебом, так высоко и заразительно, что Кадык не выдержал, и опять его скрутило и швырнуло на баранку.

Оба пришли в себя одновременно. И как-то безотчетно, подчиняясь единственному командиру на свете, который еще мог с надеждой на исполнение отдать ему приказ, — подчиняясь нутряному инстинкту, Кадык предложил:

— На хрен тебе Козловск, поехали в Тишары, ко мне. Ближе и дешевле.

— Это почему? — уже всерьез удивилась девица.

— Переночуешь у меня, утром посуду помоешь и гуляй себе… Идет?

— А минет?

— Себе оставь вместе со стольником…

Они опять расхохотались, и девица, резво и как-то вполне уже трезво забросив сумку с салон, уселась на переднем сиденье. Кадык дал по газам и рванул навстречу счастью или погибели.

Анжела Рубеновна добросовестно исполнила все. Единственное, на что зря потрачено было время, — «портрет лица» Нелли. Она и так нашлась на следующий вечер и действительно в «Сохо», где продолжала свою творческую деятельность на благо развитию индустрии сексуальных услуг под чутким контролем Лени Дурика.

Паша буквально снял ее с клиента, на коленях которого она расположилась за укромным столиком клуба в закутке за барной стойкой. Приставив клиенту, пожилому дядьке в дорогом костюме и старомодной дешевой заколке, приторочившей галстук к безвкусно подобранной рубашке, ксиву прямо вплотную к очкам, Паша нежно, но непререкаемо прихватил даму за локоток и прошептал ей нечто такое, после чего Нелли быстренько и без хлопот была доставлена в отдел.

Составив по внешним данным (хороша, кокетлива) и первым репликам (глуповата, характер слабый) психологический блицпортрет этой Нелли (по паспорту действительно оказалась Нинель Игоревна, фамилия прямо-таки царская — Романова), Марьяна выбрала жесткую лобовую атаку. Пашу попросила остаться, поработать «злым следователем», подыграть агрессивно, в наглую.

Начал Паша.

— Этого знаешь? (Сует фото Миклухи под нос).