— Фамилию и тогда не знала, мне это ни к чему, я же их в отделе кадров не оформляла, трудовых книжек не спрашивала. А где сейчас? Черт ее знает! Вроде бы в «Сохо» счастье ловит.

— Знаю этот клуб. Вторая?

— Вторая — Ася, Асенька. Ей лет двадцать пять. Кто ее мне сосватал — помню: Ленька Дурик. Ну, типа сотрудничали по части знакомств. Вот с ней Толик сюда захаживал часто. И у них вроде заладилось, месяца три-четыре с перерывами я их здесь встречала.

— А эта где?

— Понятия не имею. Помню, пришел в одиночестве, попросил подыскать кого-нибудь, я спросила, типа с Аськой-то финиш, так он еще, помню, обозлился, шикнул на меня, типа не твое собачье дело. Вот с Аськой единственной было у него… не ночь-две, точно. Там замутилось серьезное, хотя, скажу вам честно, красотой особой не блистала. Но сексапильная была. Такая маленькая, черненькая, а грудь ничего себе. Что-то в ней таилось, варилось.

— Почему была?

— В том смысле, что из клиенток выпала, год я ее не видала и, куда она девалась, не знаю.

— Узнать можете?

— Поспрошать могу — есть кого. Тот же Ленька Дурик может знать что-то. Не исключаю, что к нему вернулась, сотрудничают. Только если она не ушла из профессии. И не уехала в другие края, не оставив адреса.

— Просьба, Анжела Рубеновна! Сейчас составим фоторобот тех двух девиц, Нелли и Аси. Опишите максимально подробно. Потом в клуб и за телефон. Садитесь и обзваниваете всех, кто может дать информацию об этих двух девушках. Если сегодня не успеете, завтра с утра. Но условие: полная конфиденциальность. О нашем интересе — ни слова, ни намека. О связи с убийством Миклачева — категорически. Вот вам версия: образовался небольшой дефицит кадров в вашем славном бизнесе. Поэтому старые контакты прощупываете в надежде вернуть на лучших условиях. И постарайтесь все же припомнить, с кем еще знакомили Миклачева.

— Телефонные разговоры и встречи, если понадобится, — только тет-а-тет, — внезапно встрял глухо молчавший Паша суровым голосом «злого следователя». — И имейте в виду: ваша помощь может предотвратить вполне законный интерес наших коллег из милиции, из УБОПа например, к вашей благородной деятельности по соединению любящих сердец. Вы меня поняли?

Сводница из «Пьяной пантеры» намек поняла, в бутылку лезть не стала и пообещала завтра к вечеру все разузнать. Встала и отправилась вслед за Пашей в кабинет компьютерного моделирования, где уже поджидал специалист.

«Панин так Панин…»

Федор Пилюжный отчетливо успеха не чуял. Шанс, на который он мог рассчитывать, представлялся ему ничтожным, почти призрачным. Он действовал скорее из трезвого понимания, что ничего лучшего, более перспективного у него нет и вряд ли предвидится. И еще двигала им добросовестность, скрупулезность в реализации задуманного, раз уж затеял.

Пилюжный, изменив голос, позвонил ему из телефона — автомата в пункт охраны общественного порядка, где участковый квартировал в небольшом кабинетике, там же вел прием по вторникам и пятницам.

— Константин Гаврилович? Здравствуйте! Это Саша. Вам большой привет от Толи и Миши! Я их большой друг. Да мы все из одного двора, только вы меня, наверно, не помните. Братья соскучились, вот посылочку вам передали со мной. Встретиться бы!

— Не понял. Вы кто? Какие братья?

— Да Толик и Мишка, еще детские ваши друзья. Помните, во дворе их называли Щелчок и Рупь. Они сейчас в порядке, я их в хорошее место устроил, очень просили меня посылочку вам передать. И на словах просили — если можете, совет мне кое-какой дать по юридической части. А то была у меня адвокатша одна, хорошая, но, к сожалению, уехала в далекие края, уже не вернется. Да Мишка с Толиком ее знают, видели как-то… случайно. Так как насчет встречи, Константин Гаврилович? Может, сегодня часиков в десять в кафе «Артель», найдите полчасика, перекусим, поболтаем… Только вдвоем лучше, а то ведь пойдет пьянка-гулянка, а мне хотелось бы тишины, повспоминать о детстве, о шалостях наших — помните, как мы, бывало, в чужой гараж залезем, а старуха какая-нибудь подглядит, и шуму, шуму…

Панин наконец понял. Хорошо, что в этот момент был один, перерыв себе маленький устроил на чай между двумя посетителями.

Белый стал Костя Панин. Оцепенел и не моргая уставился на портрет президента, висевший аккурат напротив стола. В глазах президента не было ни сострадания, ни укора. Просто добрый и совершенно неуместный взгляд.