Все молчали, словно вытянуть слово из груди представлялось слишком тяжким трудом.
– Они всегда великолепны, – сама ответила я себе. – Могучи. Непримиримые враги кшештрим.
– В сказках, – выдавил наконец Рук, – они добрые.
– Кое в чем и сказки лгут.
На протяжении всего этого разговора те так и стояли там, если можно сказать «стояли» о существах, которые даже в неподвижности словно стягивали к себе свет, прогибали весь мир вокруг его центра – себя. Их неотвратимые взгляды следили за нами. Когда в глубине глотки Синна зародилось рычание, Кем Анх припала к нему, прижалась теплым телом, сквозь заостренные зубы мурлыкнула что-то на ухо. Они не говорили – может быть, никогда не знали речи, – но наши слова, уверена, понимали.
– Неббарим, – наконец подал голос Коссал. – Возможно. Это ничего не меняет.
Я вылупила на него глаза:
– Мы нашли последних представителей расы, вымершей за тысячелетия до войн с кшештрим, расы, в которую ты вообще не верил, и это «ничего не меняет»?
Старый жрец пожал плечами, перенес тяжесть тела на одну ногу, взвесил в руках парные топоры.
– Всякое бессмертие оскорбляет нашего бога.
– С другой стороны, они немало мужчин и женщин отдали Ананшаэлю, – заметила Эла, она почти мурлыкала. – И ты на них только посмотри! Нельзя ли нам с ними подружиться? Прежде чем убить, я хотела сказать.
Коссал покачал головой:
– Ты не хуже меня знаешь, что убийства – лишь половина нашего служения богу.
– И откуда у меня предчувствие, – хитро прищурилась на него Эла, – что вторая половина касается долга?
Жрец не ответил. Он не сводил глаз с созданий, явившихся, чтобы добавить в стену наши черепа.
– Пора, – наклонившись, шепнул мне в ухо Рук. – Нас пятеро против троих.
Он будто забыл нашу неоконченную ссору, забыл, что я собиралась его убить. Может, явление Трех стерло все из памяти, или он, когда я сложила оружие, счел меня безопасной. Так или иначе, он больше не думал сражаться со мной. Нет, он хотел сразиться с этими существами, бессчетные тысячи лет ходившими по свету.
Я оглянулась на Элу с Коссалом, потом на Троих. Они не шевельнулись. Видно, не спешили начинать охоту – если это была охота. С другой стороны, нам некуда было уйти. Побежим – и умрем на бегу. Они держались с ленивым спокойствием хищников, знающих, что жертве никуда не деться.
Явление неббарим что-то порвало во мне, сломало какое-то понятие или верование, о котором я и не подозревала, пока оно не разбилось вдребезги. Их не могло быть, они не могли стоять перед нами, но вот стояли и собирались нас прикончить, как уже прикончили тысячи или десятки тысяч людей.
Нет, это кое-что меняло, и перемена касалась не только нашей неизбежной гибели. Не знаю как, но в ту минуту перевернулся весь мир. Вглядываясь в их немыслимое совершенство, я знала, что ничего не понимаю, что мои глубочайшие, сердечные убеждения были ошибочны. Они пришли развоплотить нас – это было мне ясно, – но перед тем я хотела увидеть мир, каков он есть, понять его.