– Ты убийца, – сказал он. – Вроде змеи или крокодила. Драная зверюга.

– Мы все – животные. Мы рождаемся. Мы, пока хватает сил, сражаемся за жизнь и, сколько бы ни бились, в конце концов умираем. – Я покачала головой. – Мы только потому отличаем себя от животных и считаем себя лучше их, что знаем, чем все кончится. Мы видим соль шутки.

– Мне никто не сказал, что кончится вот так, – мотнул головой Рук.

– Ты знал, что так или иначе к этому придет.

– Так или иначе, имеет значение.

– Конечно имеет, тупой ты красавчик.

Я разглядывала его, любовалась движением дышащей груди, изгибом перехватившей меч руки. А потом заглянула глубже, под темную кожу, под роскошные мускулы плеч и живота. Нас в Рашшамбаре учат разбирать тела слой за слоем, снимать то, что наложила Бедиса, чтобы увидеть, что мы такое. Вот Рук – теплая плоть на костяном каркасе. Скоро – счет уже не на дни, а на минуты – его коснется Ананшаэль, и тогда он станет землей. Как и я.

Но пока бог не развоплотил меня, я должна была заставить Рука увидеть, понять.

– Знаешь, что случилось в нашу последнюю ночь в Сиа? – спросила я.

Он ответил не словами, а чередой бешено быстрых ударов наотмашь. Это было уже не прощупывание, не проверка. Любой из этих ударов, попав в цель, разрубил бы меня от шеи до пояса. Первый я отвела древком копья, от следующих двух уклонилась, сама сделала выпад – отбит, – и вот мы снова закружили, вглядываясь друг в друга сквозь отблески бронзы.

– Я знаю, – проговорил он, тяжело дыша, – что ты говорила, будто хотела быть со мной всю жизнь, пока один из нас не умрет. А наутро исчезла.

– Я пыталась тебя убить, – сказала я, вспоминая ту ночь: как мы снова и снова познавали друг друга, пока он не уснул у меня на руках.

Помнится, я смотрела, как вздымается его грудь, чувствовала, как теплеет на сердце, и думала: «Это проверка». Как сказал мне на днях Коссал, иногда мы слышим голос бога костями. Убить то, что ненавидит, может каждый. От своих верных Ананшаэль требует большего – я понимала это уже тогда, в те жаркие сладостные ночи Сиа.

– Когда ты уснул, я достала нож и приставила тебе к горлу.

– А я-то считал твое исчезновение бедой.

– Я не смогла.

– Оно и видно, – фыркнул Рук.

– Я изменила своей вере. Тогда я решила, что ты мне слишком дорог.

– Ты уж прости, если не задохнусь от восторга.

– Не язви. Я пытаюсь объяснить.