Из-за ствола одной из таких ромашек и высунул мерзкое рыло двуглазый хряк-мутант. Что мутант, сомнения не возникло, ведь оба глаза располагались на одной стороне морды. Оба правые. И глядели недружелюбно, наливались кровью.

Позади капитан Суздальцев подал негромкую команду, русские защёлкали предохранителями на оружии. Сейчас начнётся, понял Горан, что ж они, не понимают, стрелять нельзя, ведь рядом и БТРа нет, а бронежилеты не спасают… Потом перевёл взгляд на собственную руку — в ней ярко блестел серебристый ствол. И когда только успел выхватить? Зарекался ведь…

Напряжённую тишину прорезал голос проводника.

— Не надо стрелять в кабана, — взмолился он, — кабан хороший! Сопля с кабаном не хочет ссориться!

И надо же: правоглазый свин чуть не вывернул клыкастую морду, чтобы разглядеть проводника, когда же разглядел — тут же повернулся задом и под прикрытием древовидной ромашки мирно ушёл. И такое бывает.

— А он бросился бы, — убеждённо проговорил застывший в шаге от Горана болгарин Панайотов, — если бы не Сопля…

В ответ нервно хихикнул пожилой профессор Костич из Белграда:

— Угу. Мутант мутанта не обидит.

А старый Ратко Милорадович — тот с какого-то перепугу стал рассуждать, кто же с кем договорился: Сопля с кабанищем, либо наоборот. Какая разница?

Так или иначе, пронесло. Теперь можно и заболтать свои страхи.

Пошли дальше.

Берёзовые стволы редели, пока не уступили место экзотам приболотного мира: кустистым лишайникам, влажнолистным лопухам, крученым лианам. Почва, устилаемая мхами, стала круто уходить вниз, и там, в низине, в дымке торфяных испарений — показалось болото.

— Это болото возникло на месте бомбардировок, — сказал кому-то из своих капитан Суздальцев, — ещё в Первую ядерную.

Сопля повёл экспедицию вниз по скользкому крутому склону. Горан удержал равновесие, но пару раз чудом не шлёпнулся. Другим повезло меньше. Оба профессора из Белграда так и закувыркались, пана Щепаньски с трудом подстраховали пражские антропологи все вчетвером.

Когда спустились, Горан с угрызением осознал, что во время спуска даже не повернулся к брату — а тот ведь мог улететь из носилок. Хрусталёв и Гаевский оказались на высоте, не уронили ни носилки, не Зорана, и всё же!

Потом Горану припомнилось: он же не оборачивался к раненному брату ещё с момента ложной тревоги, причинённой последним кабаном. Так переволновался за собственную шкуру, что и думать забыл. Стыдобище!

Сопля торопил учёных отправляться в болотную часть пути. Они предложили устроить короткий привал перед отбытием — но проводник эту идею решительно отмёл. Даже не дал отдышаться после спуска, повёл к тропе, отмеченной двумя пирамидальными камнями. Собственно тропу скрывала мутная болотная вода. Проводник с ходу погрузился в неё по колено, идущий следом Вацлав Клавичек шлёпнулся, вздымая тучу брызг.

— А что, нельзя пройти по сухому? — негодуя, спросил пан Щепаньски.

— Березань находится на острове посреди болота, — пояснил Сопля.

Держись, Зоран! Упрятали же твою операционную! Горан теперь брёл рядом с носилками и старался не думать, что случится, если Гаевский с Хрусталёвым вместе поскользнутся на середине болота, где грязи по пояс. Но ведь ясно: раненый уйдёт под воду. Рана от соприкосновения с болотной грязью мигом нагноится, к тому же Зоран под водой наверняка захлебнётся и больше не сможет дышать.