Стоило ему услышать про смерть тёти, как тётя автоматически стала любимой. Когда тебе завещают квартиру (да не просто квартиру, а профессорскую, с библиотекой, далеко от доставших родичей), ты как-то сразу проникаешься теплом к дарителю. Бросаешь университет в ближайшем к дому крупном городе, где делать было изначально нечего, кидаешь на бабки друзей, собиравшихся кинуть тебя, отшиваешь всех девчонок, мечтавших пришить тебя к себе. И, собрав монатки за день, садишься в самолёт. Спешишь ты, естественно, на могилу любимой, самой любимой изо всех старых дев на свете, единственной и, к счастью, к великому счастью! – покойной мадемуазели. Как её, кстати, звали? Неважно. Имя написано в бумагах. Выяснишь и сразу забудешь.
Ветер развевает твои волосы. Тебе еле-еле стукнуло восемнадцать. Твоей сестре – двадцать два. Для тебя она – "сеструха-стрипуха". Вы толком не виделись. Травма, разбитая будущность, приличный заработок: это всё, что ты про неё знаешь. А потом вы встречаетесь. Она мила, мала и похожа на обещание. То, которого не выполнила. Она улыбается, и… у тебя встаёт. Как по малолетке, только сильнее. Без твоего участия. Встаёт самовольно.
До неё ты не видел женщин. Только девочек. И дело не в возрасте. Женщина – это сознание своей сути. Бывшие, твои бывшие, женщинами не были. Подходить к ним ближе тел не хотелось. Эта – подошла сама.
Ты – Герман. Она – Юна. Оба – Волковы. Оба – детёныши человечьи.
Она подошла и сказала: «Помоги нашим с жильём». Нашим – больной на всю башку бабке и не менее двинутой мамаше. Он, разумеется, отказался. Сказал: «Без них нам лучше. Я не смогу с ними. Я только от них отделался. Нам лучше держаться от них подальше. Ты как хочешь, но я их к себе за километр не подпущу».
Юна пожала плечами. Предложила "нашим" купить квартиру в стройке. Выгодный обмен: две в дыре на одну в высотке. Цецилия фыркнула: «Никаких вложений, не верю я в стройки, вдруг не достроится, брать на фундаменте не буду ни за что. Жить на съёмной? Нет, никогда! Если квартира, то уже готовая. А у нас нет возможности себе это позволить. Не те цены». Юна, сама снимающая не квартиру даже, комнату в коммуналке, плюнула и впряглась без выходных. Пахала с отдачей. Купила "нашим" гнёздышко в Шушарах. Выслушала от них фи по поводу района. Далеко от метро.
Нет, нет… Она подошла раньше. «Вспоминай, вспоминай», – шептал Герману шорох его же шагов.
Юна подошла и, распив с ним бутылочку вина, смеясь, сказала: «Ты не был у нас на шоу. Хочешь сходить? Тебе вход – бесплатно».
Герман отказался. Он попросил её станцевать. Потом ему не раз снился этот танец. Одета она была простенько, по-домашнему. В платье. Без белья.
У неё в прошлом были: незнакомец, Тимур, незнакомец, Виктор, незнакомцы, во множественном числе. Для опытов над собой и над ними. «У меня с мужчинами всегда так, – заявила она без тени сожаления. – Мы смотрим друг на друга, киваем и расходимся в разные стороны. Мы друг другу не нужны». В её настоящем были женщины. Разных типажей и рас.
У него была фантазия о будущем. В том числе о ней.
Потом… (да, только потом)
Потом она заговорила про "наших". Ему стало противно.
Смесь чего-то весьма светлого с чем-то весьма мерзким с тех пор поместилась в основу их взаимоотношений. Как-то раз он прижал её горло к полу и попытался задрать юбку. В ответ ему прилетел пинок в живот. Лёгкие уехали в отпуск. Мышцы спортсменки, официантки и танцовщицы наделены немалой силой убеждения. Отдышавшись, он сказал: «Проверял твою защиту». Она усмехнулась. Она даже не удивилась, будто ожидала чего-то подобного. С ней можно было говорить начистоту: слыхала и похуже. Он врал.
Даже когда она сама начала вести себя двусмысленно, он продолжил врать. «Юна – шлюха. Неудачница и шлюха, – убеждал себя, себе не веря. – Кто на неё только ни дрочил. Кому она только ни дрочила».
Затрахивая других, думал о ней. Ничего не помогало. Он стремился к ней каждый свободный час. Он хотел её (видеть) постоянно. Люди всегда хотят тех, кого рядом нет.
«Не люби красавицу, люби красоту. Не вникай в биографию мыслителя, вникни в его мысль. Не смотри на являющего, смотри в само явление. Только так можно жить, не страдая ужасной болезнью: частичностью». Так она считала. Она, вдобавок ко всему прочему, делилась с ним интересными наблюдениями. Думала сама и о многом. Неизвестно только, когда.
Всё стало пресным. Исчезло будущее.
Всё стало пресным. Даже секс надоел. Герман открыл для себя свинг, садомазохистские клубы и однополые связи. Тоже надоело.