По мере продолжения военных действий полиция безопасности все больше внимания уделяла координации антипартизанских мероприятий. В августе 1942 г. была усилена полиция безопасности в Брестском округе[397]. Это позволило ее мелким подразделениям действовать совместно с жандармерией во многих районных центрах и крупных городах. Тем не менее, недовольство сохранялось: «К сожалению, полиция безопасности так слаба, что она не в состоянии обеспечить адекватное наблюдение за всеми подозрительными элементами, а также вести борьбу с бандитами»[398].

Для проведения крупных операций против партизан полиция безопасности могла опираться на поддержку разных мобильных частей, например, батальонов полиции охраны порядка и полицейских кавалерийских отрядов СС (Reiterabteilungeri). В крупных городах было сформировано несколько моторизованных жандармских взводов, которые, действуя наподобие мобильных пожарных команд, отражали постоянно менявшиеся партизанские угрозы. Кроме того, по разным гарнизонам были распределены батальоны шуцманств, главным образом из Украины и Прибалтики[399].

Координация действий этих различных подразделений полиции охраны порядка возлагались на начальников СД и полиции (HSSPF), которые в некоторых случаях тоже могли отдавать приказы полиции безопасности[400]. Их роль была особенно велика в борьбе против партизан, когда требовалось эффективное взаимодействие всех имеющихся сил. Тем не менее, известны случаи, когда немецкие подразделения и их союзники несли потери от «дружественного огня» (т. е. от своих), зачастую вследствие неадекватных данных разведки или из-за того, что местные подразделения были одеты в пеструю и импровизированную униформу[401].

Самым одиозным из всех батальонов шуцманств был 12-й литовский батальон из Каунаса. С первых дней немецкой оккупации это подразделение формировалось на добровольных началах. Его персонал участвовал в массовых расстрелах евреев летом 1941 г. в Девятом форту Каунаса. Как видно из приказов по этому батальону, некоторые из его сотрудников в первые месяцы службы по разным причинам увольнялись[402]. Участие этого подразделения в массовых расправах в районе Минска в октябре 1941 г. отражено в документах, приведенных выше. Впоследствии солдаты батальона использовались в качестве охранников и в борьбе с партизанами во многих населенных пунктах Минской области, например, в Шацке и Дукоре[403].

То, что 12-й литовский батальон был не единственным мобильным подразделением шуцманства, участвовавшим в акциях против евреев, видно из показаний, касающихся 102 украинского батальона в Кременце. Это подразделение участвовало в массовом расстреле евреев Кременца в конце лета 1942 г., а затем его перевели на борьбу с партизанами в Белоруссию[404]. Вообще подразделения, состоявшие из одних только украинцев, пользовались гораздо более дурной славой, чем шуцманства, несшие караульную службу на местных сторожевых постах. В Житомирском округе ненадежных местных полицейских переводили в батальоны в качестве наказания — считалось, что если они будут жить в бараках вдали от дома, то побег к партизанам будет менее вероятен.

Активное участие батальонов полиции охраны порядка в анти-еврейских акциях хорошо известно историкам благодаря исследованию Кристофера Браунинга, который подробно изучил операции 101-го резервного полицейского батальона, действовавшего в юго-восточной Польше. Браунинг приводит документы, касающиеся формирования этого батальона и происхождения его сотрудников, а также отмечает, что полицейские батальоны были задействованы в аналогичных операциях в бывшем Советском Союзе[405]. Можно привести и другие примеры участия полицейских батальонов в жестоких операциях против партизан и евреев осенью 1942 г. в районе Бреста. Так, в конце октября 1942 г. подразделения 15-го полицейского полка участвовали в очистке Пинского гетто[406].

Осенью 1941 г. из Германии прибыли на восток отряды жандармерии и полиции охраны порядка, чтобы перенять от вермахта обеспечение безопасности в городах и деревнях. В отряды жандармов входили полицейские, мобилизованные из резерва, а также находящиеся на действительной службе кадровые полицейские, большинство которых по возрасту уже не подлежали призыву в армию. Так, по приблизительной выборке, из 80 жандармов, служивших на востоке, лишь 10% были моложе 30 лет[407]. Более точные данные имеются о 37-и (или 38-и) жандармах, служивших в 1/3 взводе в районе Речицы (Генеральный комиссариат Житомир). Из них тринадцать (35,1%) родились до 1901 г., двадцать один (56,8%) — между 1901 и 1910 гг., и только трое (8,1%) — после 1910 г.[408]

Многие резервисты были мобилизованы в 1939 г. и вначале некоторое время служили в полиции охраны порядка в Германии. Перед отправкой на восток часть из них прошла только первичную военную подготовку: «До призыва в жандармерию 18 августа 1941 г. у меня был свой бизнес... Раньше я проходил военную подготовку, и поэтому меня вскоре отправили в запас. В подготовку входило изучение оружия, стрельба и короткий инструктаж по юридическим вопросам, например, по охотничьему законодательству. Сначала нас намеревались использовать в качестве жандармов в нашей собственной стране, но в октябре 1941 г. от 15 до 20 человек из нашей группы покинули Шнейдемюль, и через Брест-Аитовск мы прибыли в Минск»[409].

Согласно приказам на марш, полученным жандармами, служившими в Западной Белоруссии (Weifiruthenieri) в сентябре 1941 г., пополнение, отправлявшееся в Минск в октябре, должно было состоять из 168 резервистов и 146 кадровых полицейских[410]. Считалось, что кадровые полицейские с большей вероятностью являются сторонниками режима, потому что Гиммлер тщательно интегрировал полицейскую службу в свою систему. Один полицейский так описывает свой путь в полицейскую службу на востоке: «1 апреля 1932 г. я вступил в СА [штурмовой отряд], потому что мне обещали работу. Годом позже я вступил в нацистскую партию. В 1934 г. меня послали в добровольный трудовой лагерь СА в Бреслау... В 1939 г. я подал заявление о приеме в полицию. К концу 1940 г. я завершил подготовку и стал рядовым полицейским. Осенью 1941 г. меня и нескольких моих товарищей мобилизовали для отправки на восток»[411].

Как и обустройство гражданской администрации, обустройство новых полицейских постов тоже требовало определенного времени. В приказах вермахта от 10 октября 1941 г. отмечалось, что посты жандармерии созданы в городах Минск, Слуцк, Барановичи и Сло-ним[412]. В город Мир первые жандармы прибыли в середине ноября 1941 г., вскоре после проведенного там массового расстрела. «Полицейский участок в Мире был создан только после нашего приезда. Мы заняли здание, где прежде находилась местная полиция... После того как участок был создан, шуцманы стали патрулировать улицы вместе с немцами»[413].

С самого начала оккупации военная администрация учредила местную милицию или OD (службу охраны порядка). В некоторых районах ее членам выдали удостоверения со штампом номера соответствующей полевой почты[414]. По вполне понятным причинам немцы вначале неохотно доверяли оружие местным коллаборационистам. Их вооружали только в тех случаях, когда этого требовала обстановка[415]. Например, в районе Рогачева (Украина) с местными милиционерами (OD) возникли такие проблемы, что большинство из них пришлось разоружить. В самом городе Рогачев осенью 1941 г. оружие выдавалось только тем, кто охранял евреев[416].

Когда контроль над оккупированными территориями перешел от военной администрации к гражданской, и для охраны сельской местности прибыли жандармы, временные милицейские подразделения были распущены и заменены постоянными полицейскими силами (шуцманствами). Жандармский капитан Макс Айбнер описал, как этот процесс происходил в округе Барановичи: «Белорусское шуцманство подчинялось мне. Я принял его от прежнего местного коменданта (Ortskommandantur). В тот момент в шуцманстве насчитывалось 250 местных добровольцев: они были распределены по всей территории»[417]. Практически личный состав шуцманств оставался почти таким же, как и личный состав милиции, хотя реорганизация давала возможность уволить некоторых ненадежных лиц, главным образом активных националистов, и вновь утвердить немецкий контроль. Согласно инструкции по Брестскому району, в шуцманства надлежало отбирать лучших из лучших, политически благонадежных людей[418].

Там, где значительную роль играли поляки, реорганизацию немцы использовали для того, чтобы ослабить их контроль над полицией[419]. Например, в декабре 1941 г. в Несвиже опросили всех полицейских с целью выяснить их национальную принадлежность. Один полицейский вспоминал: «Я ответил, что я поляк, и не мог бы утверждать, что принадлежу к другой национальности. Когда опросы закончились, был составлен список тех, кто объявил себя белорусами... После этого меня из полиции уволили»[420]. В соседнем населенном пункте Новая Мышь один поляк-полицейский рассказал, что коллеги посоветовали ему объявить себя белорусом, потому ЧТО ПОЛЯКОВ ИЗ ПОЛИЦИИ ВЫГОНЯЮТ[421].

Местную полицию немцы сначала формировали на добровольной основе. Один человек вспоминает, что вскоре после оккупации немцы вывесили на стенах объявления с призывом добровольно вступать в полицию в Минске[422]. Некоторые жители послали письменные заявления[423]. Волонтеров отбирали после проверки благонадежности. Большинство было из сельской местности. «После захвата Мира немцы за одну или две недели создали полицейское подразделение, состоявшее из местных белорусов. Все они были добровольцами. Типично для добровольца было крестьянское происхождение»[424]. Освальд Руфайзен так описывает ситуацию в Мире после того, как он поступил в полицию в конце ноября 1941 г.: «Эти полицейские не были мобилизованными, все они были добровольцами... Лет им было от 25 до 35... Особым уважением среди местных жителей они обычно не пользовались... Некоторые были склонны к алкоголизму... В то время около 25 полицейских из числа местных жителей и 12 жандармов отвечали за территорию, на которой было 20-25 деревень. Немцы не знали ни местности, ни языка и поэтому полагались на местных полицейских»[425].

Уволиться с полицейской службы в этот период тоже можно было по собственному желанию, что также свидетельствует о добровольном характере службы[426]. Согласно приказу по Житомирскому округу от февраля 1942 г. шуцманы могли обращаться с просьбой об увольнении только «в случае крайней необходимости по причинам личного или экономического характера»[427]. Тем не менее, такие просьбы иногда удовлетворялись[428]. На практике позже для этого нужно было подкупить врача, чтобы он выдал справку о непригодности к полицейской службе[429].

В первые месяцы оккупации принцип добровольности при наборе в полицию распространялся на всех, кроме переводчиков, которых усиленно разыскивали, так как без них полиция не могла функционировать. Им приказывали явиться в полицию, и выбор у них был невелик: «1 декабря1941 г. меня вызвали в полицию. Начальник мне сказал: “Я назначаю тебя секретарем”. Отказаться было невозможно, и я согласился. Я думаю, если бы я отказался, меня бы наверняка расстреляли, потому что полицейские расстреливали всех, кто не выполнял их приказы. А это был приказ. Я думаю, что меня взяли в секретари, потому что... [было известно], что я грамотный, говорю по-немецки и умею переводить с немецкого и на немецкий»[430].

В качестве переводчиков часто использовали этнических немцев (если таковые находились), потому что они считались более надежными. Статус этнических немцев в полиции был несколько иным, чем статус других местных жителей. Многие этнические немцы начинали службу в шуцманствах, но уже в 1942 и 1943 гг. их отправляли на специальные курсы, откуда они возвращались в темно-зеленой жандармской форме[431]. В Житомирском округе они в 1942 г. получили особый статус вспомогательной полиции фольксдойче (Volksdeutsche Hilfpolizei), что было явно выше шуцманства, но не соответствовало полному статусу гражданской службы, который имели служащие немецкой жандармерии[432]. На тех территориях, где этнические немцы составляли значительную часть населения, например, в районе севернее Одессы, они организовали собственные отряды самообороны.

Приблизительно с лета 1942 г. немцы стали прибегать к принудительному набору в шуцманства. Один бывший полицейский из Барановичей вспоминает: «В начале оккупации местные белорусы поступали в полицию добровольно. Например, у нас было четверо таких добровольцев из моей деревни. Позже в 1942 г., началось партизанское движение, и в полицию стали уже призывать насильно»[433].

Численность шуцманов особенно заметно увеличилась с лета 1942 г., когда начался принудительный набор в караульную службу на отдельных постах (Einzeldienst). Директива Гитлера № 46 от 18 августа 1942 г. решительно одобряла расширение местных сил в связи с партизанской угрозой[434]. В районе Мира критической датой стало начало сентября 1942 г. Многочисленные свидетельства подтверждают, что именно с этого времени молодых людей стали забирать на службу в полицию насильно. Из рекомендаций по повышению в чине, найденных в московских архивах, явствует, что много новых рекрутов было призвано 1 сентября 1942 г., а следующая группа начала службу в ноябре[435]. Почти половина полицейских, служивших в Мире во время оккупации, была набрана осенью 1942 г. (см. Таблицу 4.1). Один мобилизованный так описывает тогдашнюю ситуацию: «В конце лета 1942 г. немцы некоторое время пытались уговорить меня поступить в местную полицию, но я уклонялся. В конце концов они меня арестовали, привели в полицейский участок и сказали, что я должен поступить в полицию. У них начались потери — одни полицейские присоединились к партизанам, других партизаны убили. Выбора у меня не было»[436].

Таблица 4.1.