Операции в Припятских болотах дают представление о том, как зловещие гиммлеровские приказы осуществлялись на практике. Если первый приказ от 28 июля всего лишь указывал, что женщин и детей следует депортировать из «криминальных» опорных пунктов, которые подлежат «очистке», то в последующем распоряжении от 1 августа, распространенном от имени Гиммлера, открыто говорится: «...Всех евреев мужского пола расстрелять. Евреек загнать в болота»[238]. В своем заключительном докладе Магилл отмечал: «...Попытки загнать женщин и детей в болота не дали желаемого результата, так как болота оказались недостаточно глубокими, чтобы в них можно было утонуть. На глубине в 1 метр в большинстве случаев находился твердый грунт, так что утопить их не представлялось возможным»[239].
Эвфемизмы Гиммлера Магилл явно понял буквально, во всяком случае при составлении данного доклада. Однако в это время отдавались и более определенные приказы. Среди жертв расстрела в Пинске и его окрестностях 5 августа 1941 г. были старики, женщины и дети[240]. В пинских акциях участвовало два эскадрона 2-го кавалерийского полка СС. Согласно отчету полиции безопасности в Пинске в это время было убито 4500 евреев[241].
Кавалерийские эскадроны проводили и более мелкие акции во многих населенных пунктах, через которые они проходили. Например, в августе 1941 г. в деревне Серники 250 евреев согнали в синагогу на кладбище и там убили[242]. В Давидгродеке при активном участии христианского населения мужчин-евреев расстреляли, женщин с детьми выгнали из города, а их имущество разграбили. Проплутав по лесам недели три, большинство женщин и детей вернулись. Немцы разрешили им поселиться в гетто, где уже находилось несколько квалифицированных рабочих, которых оставили в живых[243].
Определенное значение представляет организация этих акций. Поскольку в этих отдаленных местах немецкой администрации еще не существовало, акцией в Пинске руководило маленькое подразделение полиции безопасности из 18 человек, откомандированное туда начальником полиции безопасности из Люблина[244]. В Пинск, все еще находившийся под контролем военной администрации, ни один окружной комиссар не прибыл, а бургомистры и подразделения местной полиции были назначены либо военной администрацией, либо самими кавалерийскими эскадронами, проходившими по этой местности. Помощь местного населения потребовалась для того, чтобы выкопать могилы, а потом их засыпать. Нескольких квалифицированных рабочих (отчасти по настоянию вермахта) оставили в живых[245].
Особый интерес представляет участие в этих первых акциях только что созданной местной полиции. Магилл комментирует: «Примечательно, что местные жители в основном хорошо относились к евреям. Однако они активно помогали собрать всех евреев в одно место. Благоприятное впечатление производит местная полиция, состоящая частично из польских полицейских и бывших польских солдат. Они исправно выполняют свои обязанности и участвуют в борьбе против грабителей. Нередко они несут потери в столкновениях. Однако их вооружение недостаточно. В некоторых местах оружия нет совсем. Найти здесь трофейное оружие почти невозможно, так что взять его неоткуда»[246].
Другие свидетели тоже указывают, что местные полицейские активно участвовали в опознании евреев и помогали согнать их в одно место[247]. Расстреливали евреев в основном солдаты эскадрона. Впрочем, позже местные жители помогали убивать евреев, которые пытались скрыться[248].
Исследователям Холокоста хорошо известна деятельность кавалерийской бригады в Припятских болотах[249]. Развертывание ее подразделений под непосредственным контролем Гиммлера ясно показывает, что он придавал этой специальной задаче приоритетное значение и выделял для ее осуществления большие силы. Но кавалерийские эскадроны, продвигаясь с запада на восток, выполняли и другие задачи. В докладе начальника тыла группы армий «Центр» от 10 августа 1941 г. отмечается, что «благодаря назначению бургомистров, созданию вспомогательной полиции и подавлению евреев данную область можно считать умиротворенной»[250]. По доносам местных жителей было расстреляно также несколько подозрительных коммунистических активистов (не-евреев). Кроме того, кавалерийские эскадроны даже временно вернули крестьянам СКОТ ИЗ КОЛХОЗОВ[251].
Доклад Магилла содержит также краткое описание национального состава местного населения. Он отмечает, что большинство жителей — украинцы, второе место занимают белорусы. Кроме того, имеются поляки и горстка русских. Евреи живут главным образом в более крупных населенных пунктах, где они составляют большинство населения — иногда от 50 до 80%, в других местах — лишь до 25%. Среди евреев много эмигрантов с запада. Украинцы и белорусы к немцам расположены дружелюбно, они даже выносили наступающим военным угощение. Русские и поляки ведут себя более сдержанно, хотя у Магилла сложилось впечатление, что они радуются уходу большевиков[252].
В Припятских болотах эсэсовцы не вступали в соприкосновение с организованными частями противника. Второй кавалерийский полк СС взял в плен всего 10 человек. 6526 человек было расстреляно. 76 из них сочли красноармейцами или коммунистами, а остальных — «грабителями» (евреями)[253]. Однако по мере продвижения на восток к линии фронта отдельные эскадроны встречали более жесткое сопротивление. 16 августа после первой атаки на город Туров 3-й эскадрон понес большие потери и был отброшен назад. Поэтому полк остановился и собрал все свои силы для нового наступления 21 августа, которое оказалось более успешным[254].
Весьма поучительным представляется сравнение подробных немецких приказов и докладов того времени с послевоенными показаниями кавалеристов и переживших войну евреев. Ни один из этих источников нельзя считать стопроцентно надежным. Документы военного времени содержат эвфемизмы и искажения, присущие специфическим нацистским взглядам. Стремясь оправдать свои действия в собственных глазах, авторы этих документов демонизировали евреев, изображая их в виде «грабителей» и «уголовников». В своих послевоенных показаниях кавалеристы Магилла старались преуменьшить свою личную ответственность, хотя многие из них все же описывали убийства довольно подробно. Свидетельства евреев отражают лишь точку зрения тех немногих, кому удалось бежать или скрыться. Огромное большинство евреев, которым не посчастливилось остаться в живых, естественно, никаких свидетельств не оставили.
Что говорит нам эта операция о первых мероприятиях немецких оккупационных сил в данном регионе? В умиротворении этих отдаленных территорий, не имевших для немцев большого экономического значения, просматривается много ключевых элементов гитлеровской «войны на уничтожение» на востоке. Очевидная двусмысленность письменных приказов отражала затруднения, с которыми оккупантам пришлось столкнуться, когда кроме мужчин призывного возраста они начали расстреливать женщин и детей. Нежелание эсэсовцев признаться в своем участии в расстрелах женщин и детей демонстрирует — пусть даже и задним числом — подтверждение преступного характера этих действий[255].
Подразделения СС Гиммлера и полицейские силы проводили аналогичные «зачистки» и в других местах за линией фронта. В конце июля 1941 г. в районе Шепетовка-Ровно был развернут полицейский полк «Юг». От главного начальника СС и полиции Фридриха Екельна полк получил приказ захваченных комиссаров для допроса передавать в СД, а с женщинами-агентами и евреями, которые помогали Советам, обращаться «соответствующим образом». Согласно заключительному докладу в ходе этой операции были расстреляны как «провокаторы и правонарушители» 370 русских и 1643 еврея[256]. Эти расстрелы проводились 322 полицейским батальоном полицейского полка «Центр» и записаны в журнале боевых действий этого батальона, что не оставляет сомнений в характере его деятельности как расстрельного подразделения[257].
Летом 1941 г. подразделения полиции охраны порядка и СС проводили операции по умиротворению за линией фронта. Одной из главных задач был расстрел евреев как «враждебных элементов». Однако эти мобильные подразделения, как и эйнзатцгруппы, продвигались вперед очень быстро и поэтому одним махом истребить всех евреев и тщательно прочесать всю местность они не смогли. Многие евреи прятались или не являлись на обязательную регистрацию. Другим немцы сохранили жизнь как ценной квалифицированной рабочей силе. На примере деревни Серники, расположенной в глубине Припятских болот, видно, что сотни евреев пережили эти начальные акции, которые являлись лишь первым ударом против тех, кого Гитлер обозначил как расовых врагов. Магилл пришел к выводу, что позже потребуется еще один рейд по данной территории[258].
В этнически смешанных восточных областях немцы придерживались традиционного принципа «разделяй и властвуй». Например, в районе Вильнюса на покровительство немцев в борьбе за ключевые позиции в области политики и культуры рассчитывали и литовцы, и поляки[259]. В Западной Белоруссии немцы также использовали соперничество между поляками и белорусами, чтобы, посредством отбора персонала, упрочить свою власть. Поляки благодаря более высокому уровню образования, естественно, пользовались преимуществом.
Белорусы, напротив, были лишены ярко выраженного сознания национальной идентичности и потому были слабее организованы. Найти белорусов, пригодных для замещения важных административных должностей, немцам было нелегко[260]. Однако утвердить свое влияние они могли, сместив менее надежных поляков. Антисемитские настроения среди белорусов были слабее, чем в Аитве. В одном из докладов эйнзатцгруппы В отмечается, что «население несомненно питает к евреям чувство ненависти и гнева и одобряет немецкие мероприятия... но взять на себя инициативу неспособно»[261]. Такая апатия объясняется тем, что население извлекло для себя урок из последних событий. При виде того, как немцы арестовывали и расстреливали советских служащих, местные жители сочли неразумным слишком тесно сотрудничать с новым режимом, опасаясь, что Советы могут в один прекрасный день вернуться.
Однако немцы, подобно всякой оккупационной власти, используя деньги и разные посулы, не испытывали недостатка в местных коллаборационистах, готовых помогать им выполнять «грязную работу». Вначале местные полицейские силы были немногочисленны, но всегда находились добровольцы из низших слоев населения, либо из тех, кто имел зуб против коммунистов. В Аитве с первых же дней вторжения в мероприятиях против коммунистов и евреев активно участвовали (антикоммунистические) партизаны. Погромы на Украине тоже поначалу происходили при участии местного населения. В Белоруссии первые акции были направлены против служащих-коммунистов и против еврейской «интеллигенции» под предлогом устранения опасности, которую представляют «иудейско-большевистские» руководящие кадры. Подобные операции требовали участия людей, которые хорошо знали местных жителей и легко могли опознать, кого следует. Недостатка в таких доносчиках ни в Белоруссии, ни на Украине не наблюдалось. При этом расстрелы обычно производили немецкие подразделения, предназначенные для этих операций.
Ввиду быстрого наступления немцев у евреев, особенно в западных областях, было мало шансов спастись бегством. По наущению вермахта на евреев был наложен ряд запретов намного более строгих, нежели в самой Германии. Нацистская пропаганда приравнивала всех евреев к коммунистам и считала их враждебными интересам Германии. Социальное устройство еврейской общины, конечно, коренным образом отличалось от жизненного уклада остального населения. Однако большинство евреев, особенно на бывших польских территориях, были ремесленниками и торговцами и не имели ничего общего с коммунизмом: «К высшим слоям общества принадлежит лишь небольшая часть евреев, хотя по сравнению с коренным населением эта доля необычайно высока. Большинство евреев живет очень бедно и занимается мелкой торговлей, посредничеством и ремеслом. Однако простых рабочих среди бедных евреев очень мало, крестьян еще меньше»[262].
Между тем по мере того, как уверенность Гитлера в военной победе подкреплялась успехами летней кампании, преследование евреев все больше усиливалось и все заметнее приобретало черты геноцида. Начиная с середины июля развертывание одиннадцати полицейских батальонов и других подразделений СС для проведения «операций по зачистке» тыловых территорий заметно увеличило численность персонала, призванного решать эти «особые задачи». Одновременно Гиммлер расширил категорию жертв, включив в нее еврейских женщин и детей, что явно выходило за рамки политических репрессий.
Антиеврейские операции не могли остаться тайной для вермахта, который в целях обеспечения безопасности своего тыла действовал в тесном контакте с эйнзатцгруппами. Фронтовые войска редко привлекались к непосредственному участию в антиеврейских операциях, но поддержка тыловых подразделений, таких, например, как тайная полевая полиция, охранные дивизии и администрация пересыльных лагерей военнопленных, безусловно, для этого требовалась. Смирившись с первыми довоенными «незаконными» приказами, руководство вермахта уже заранее позволило втянуть себя в преступления нацистов. Поэтому отдельным офицерам было трудно отклонять просьбы полиции безопасности, якобы продиктованные заботой о безопасности. Но, разумеется, были и такие, кто участвовал в акциях охотно.
Аетом обострилась еще одна проблема — что делать с огромным количеством военнопленных. В сущности, их судьба никого особенно не беспокоила. Однако присутствие множества бывших солдат за линией немецкого фронта стало смешиваться с партизанской угрозой. Жестокое обращение с военнопленными, несомненно, превратило многих потенциальных сторонников немцев в их яростных противников. Позже высокая смертность в лагерях военнопленных и охота на беглых солдат и офицеров Красной Армии способствовали тому, что бывшие красноармейцы, которым удалось выскользнуть из сетей плена, перешли к вооруженному сопротивлению.