– О нет, после этого он пришел ко мне, требуя, чтобы я «отозвал» Совалию, иначе он начнет ответные действия. Но я его заверил, что не планировал никаких устрашающих акций, более того, не состою с госпожой Дольвейн в дружеских отношениях, и все, что она делает, – делает по своей инициативе. И именно об этом я предупреждал. Во время этого разговора я был более убедителен, чем во время первого. Обрисовал, как будут выглядеть для него ближайшие месяцы, если он решит бороться с Совалией, и как будет выглядеть ваш брак, если ему случится победить. Он был убежден, что сможет задвинуть вас на второй план, но, видимо, забыл, с кем имеет дело.

Омарейл испытывала неоднозначные чувства: с одной стороны, показалась себе глупышкой, раз так легко купилась на «искренность» Белории. Он не сделался вдруг добрым и сострадательным. С другой – переживала, что вышла из ситуации как будто не совсем честно. И при всем при этом не могла не радоваться, что так или иначе проблема была решена.

– Слава Небу, все закончилось, – выдохнула она. – Спасибо.

Но Норт, вероятно, почувствовал ее настроение, потому что обогнул письменный стол, положил руку на ее плечо и, глядя в глаза, сказал:

– В текущих условиях Белория не только понял, что может получить выгоду по-другому, но и сумел почувствовать себя сильным и благородным. Будь инициатива твоей, он счел бы себя обманутым. А так как решение его, он не проиграл, а изменил тактику.

Омарейл чуть улыбнулась.

– Не переживай. – Даррит коснулся ее подбородка. – Мы теперь его должники. Белория трижды окупит свои потери и выжмет из нас с тобой все что можно.

Омарейл могло недоставать каких-то талантов, но что она точно умела, так это ждать. Терпеливо и целенаправленно. Три месяца она как ни в чем не бывало жила новой жизнью, наслаждаясь свободой от каких-либо обязательств. На самом же деле в ее голове зрел план, но было важно, чтобы все немного успокоилось, поутихло, а новый уклад стал для всех привычным.

Норт осваивал свою роль, в чем его активно поддерживали и Сова, и Бериот, и Королева. Он проявлял интерес к царящим в Орделионе законам, быстро все схватывал, будто был рожден для придворной жизни. Принцессе даже в какой-то момент стало жаль Дана, который, похоже, теперь в глазах матери был самым бестолковым сыном. Но в одном откровенном разговоре Дан признался Омарейл, что доволен тем, как все складывалось: госпожа Дольвейн наконец потеряла интерес к его делам и оставила спокойно управлять школой.

Сама принцесса занималась примерно тем же, что и Даррит, – выстраивала отношения, разбиралась в негласных правилах двора, искала свое место в этом новом мире. Вечерами за чаем они с Нортом обсуждали, с какими трудностями столкнулся каждый. Завоевывать всеобщие любовь и уважение – особенно уважение – было непросто, даже несмотря на то, что оба были эксплетами.

Принцесса так и не смогла ответить себе на вопрос, когда было допустимо использовать дар, когда нет. Взгляды Эддариона и Фраи казались слишком радикальными, но и подход Белории и Совы не выглядел достойным. В своих беседах они с Дарритом порой искали ту самую золотую середину. Мысль о школе для эксплетов посещала их все чаще. Возможно, там им удалось бы отыскать глубокий смысл дара и найти ему наилучшее применение.

Омарейл пока практически не покидала Орделион: Король хотел, чтобы народ Ордора привык к тому, что принцесса не в башне, и поверил, что это не приведет к гражданской войне. Выходить на улицы для нее еще могло быть опасно: шпионы Бериота контролировали настроения в разных уголках королевства, и было известно, что недавние сторонники внезапно исчезнувшего Мира Ленара настроены по отношению к принцессе агрессивно.

Зато Даррит занялся общественной деятельностью с большим энтузиазмом. Во время одного из светских мероприятий в Орделионе он сумел найти сильного покровителя для строительства научно-медицинского центра по изучению неизлечимых болезней. И уже в конце лета, заручившись поддержкой Королевы, Норт торжественно заложил первый камень будущего учреждения. Он рассказал Омарейл, что уже договорился с двумя профессорами из Лебрихана об их переводе в этот центр.

Король сперва скептически смотрел на старания Даррита, но вскоре изменил мнение, когда тому удалось блестяще организовать Первую Королевскую Выставку. На ней были представлены достижения молодых ученых со всего Ордора. В подготовке принимали участие и Омарейл, и Севастьяна, но все же главные усилия были предприняты именно Дарритом.

У принцессы были свои заботы. Утро ее начиналось с проверки почты, среди писем она выбирала несколько, на которые собиралась ответить. Затем проводила встречи, которые обычно выливались во все новые дела и обязанности. Но она не роптала. День «молодежи», как называла Королева младшее поколение, был расписан по часам, и все они чувствовали себя счастливыми, ощущая, что приносят пользу и используют положение и таланты так, как нужно.

Май не сумел поступить в университет, поэтому Омарейл пригласила его на службу во дворец, сделав своим младшим секретарем. Правда, скоро пожалела об этом решении: он больше валял дурака, чем занимался чем-то важным. Его веселость порой помогала принцессе выдохнуть и расслабиться, но чаще все-таки мешала. Май был слишком беспечен, порой забывал о важных делах, был невнимателен там, где следовало проверять каждую запятую, и часто нарушал правила этикета и двора, потому что не удосужился как следует их выучить.

Омарейл ломала голову: увольнять его она не хотела, найти другую подходящую должность – не могла. Даррит советовал отправить его в гвардейский колледж, там, по его мнению, из него «вышибли бы дурь» дисциплиной.

– С протекцией принцессы его возьмут туда без вопросов, – считал Норт.

Но она не хотела использовать положение, чтобы устроить друга. Отбор в колледж был очень жесткий, и в ряды гвардейцев должны были попадать только те, кто действительно это заслужил. На это Даррит говорил, что она просто ведет себя как наседка с яйцом, предпочитая оставить Мая под своим крылом, чем дать возможность стать мужчиной.

– Ты ошибаешься, я даже не будут объяснять почему, – отвечала Омарейл, понимая, что его слова были чистой правдой.