Она тоже переживает, – поняла Вереск. – Переживает не меньше моего.
– Он вернётся. – Вереск чуть сжала натруженную узловатую ладонь. – Непременно вернётся.
– Знаю, – кивнула Милда. – Иначе и быть не может. А вы ешьте! И чтобы больше никаких верховых прогулок, понятно? Вам ещё выносить надо и родить. Так что привыкайте себя беречь.
Вереск почувствовала, что краснеет, и смущённо улыбнулась.
– Хорошо, Милда. Буду беречь.
– Вот и славно, – фыркнула служанка и вперевалку зашагала к двери.
– Постой!
– Чего ещё? – старушка обернулась у самого выхода и упёрла руки во внушительные бока. – У меня дел по горло.
– Лорд Аван... – Вереск отвела глаза. – Он... Ну...
Милда поджала губы и сверкнула глазами, изображая высшую степень неодобрения.
– После вашего возвращения милорд не покидал своей опочивальни, – процедила старая домоправительница и вышла, громко хлопнув дверью.
Не спускался к ужину. Не вышел к завтраку. А потом забыл и про обед.
Аван избегает меня, – рассуждала Вереск, слоняясь по крепостной стене. Вечера стали холоднее, и даже пуховая шаль не спасала от промозглого ветра. – И правильно делает. Разве можно теперь как-то всё исправить? Вернуть на круги своя?
Вереск тяжело вздохнула, вспоминая его поцелуй. Неужели юный граф и вправду влюбился в неё? Так не бывает.
Она ухаживала за ним день за днём. Заботилась. Поила горькими отварами, кормила с ложки, протирала губкой, меняла повязки, сбривала колючую щетину, что так и норовила превратиться в забавную рыжую бороду, бережно обрабатывала рану. В конце концов, именно она спасла парню жизнь. Она, Вереск, а не кто-то другой.
"Вы не такая, как все, – сказал он однажды. – В вас нет фальши".