И вот я поставил свою собственную пьесу.
Одну.
Другую.
Захотел стать Мольером. Всё делать самостоятельно. Писать. Ставить. Играть. Быть неповторимым.
Но театр всё подбирает под себя. Ему неинтересны твои намерения. Он для других. И ты видишь, как в репетиции твои пьесы становятся на тебя непохожими.
Другой герой в «Азефе», совсем другой. Ты хотел Калягина, не получилось. Перед тобой Беляев. И надо всё менять. Всё. А слов жалко.
Поставить — это написать еще один раз и уже не по заказу сердца, а по заказу обстоятельств. Театр — скучная, монотонная вещь. В нем всегда происходит одно и то же. В нем переделывают, перелицовывают хорошее старое, чтобы эффектнее было носить. Как я переделываю самого себя.
Странно слышать собственный голос с другой стороны. Его трудно узнать, но слова — мои, и страсти — мои, и обращение к людям — мое.
Черты театра надо искать в жизни, главное — ничего не придумывать. Всё давно придумано, надо только научиться слушать и смотреть.
Но понять, что же ты всё-таки любишь, тоже надо. Что считаешь театром. И мне показалось…
Когда пишешь сам, то боишься потерять слово, каждое тебе кажется важным, ведь это ты написал.
Какой-то детский комплекс самоуважения!
Но, следя за происходящим, зритель этих слов не дослышит, не запомнит.
Одна надежда, что перечитает, когда тебя назовут классиком.
Но это после закрытия занавеса.
Где-то рядом с театром ходят персонажи — не на сцене, не на бумаге.
Они другие, чем ты, но они твои.
Если бы тебе предстояло их играть, ты был бы размножен, как в зеркалах, многолик, пойди угадай, что это ты сам написал.
В настоящих пьесах автор теряет себя, личность автора никак не проявляется, только личность театра.
А она безлика, или многолика, что одно и то же.