Вот так. Просто и обыденно. Я не любил, когда жгут книги. В тот же день я уволился. Это был, быть может, первый шаг к эмиграции, хотя тогда я еще это полностью не осознавал.

Или другой случай.

В 1966 году я подал заявление на частную поездку в Польшу. В ОВИРе сказали: «Зачем вам Польша? Разве в нашей стране мало интересного? Попутешествуйте дома». Ах какую они сделали ошибку! Поскольку мне действительно ничего другого не оставалось, я решил путешествовать. Завербовался рабочим в гидрогеологическую экспедицию на Колыму. Представляете, три долгих месяца жил в покинутых сталинских лагерях — они теперь используются как базы для геологов, топографов, пастухов. Я обшарил и перефотографировал все бараки и лагерные постройки, карцеры и фабричные сооружения, штольни и кладбища… Начитался писем зеков и лагерной периодики, раскопал множество приказов и прочей неуничтоженной документации. Оказалось, что до сих пор никто этим не интересовался. Познакомился с десятками поселенцев, недавно освобожденных из этих же лагерей… Я узнал столько, что мог бы тогда редактировать «Архипелаг ГУЛАГ». Все эти находки я в двух чемоданах привез в Москву.

— Где эти материалы сейчас?

— В результате обыска они перекочевали в том же году в архивы КГБ. Круг замкнулся. У меня сохранились только фотографии. Ты должен их увидеть. Все оборудование лагерной фабрики стояло в смазке. Законсервировали — кто знает, может, еще пригодится.

Глупые, глупые начальники, отказавшие мне в невинной поездке в братскую Польшу. Если бы они знали, какие впечатления я привезу из поездки в глубинку, меня пустили бы не только в Польшу, но и в ЮАР.

Я увидел хорошо спрятанную изнанку нашей жизни.

Но и личная судьба, преследования и вся история моей семьи сыграли в моем решении не последнюю роль.

— Но, несмотря на это. ты закончил филологический факультет МГУ — один из самых престижных в стране?

— Признаться, это по сей день для меня самого загадка. Несмотря на бешеный конкурс — 19 человек на место, — я сдал экзамены без проблем, и до самого диплома мне ни разу никто прямо не напомнил о моем еврействе. Это, однако, не означает, что вокруг меня не возникали эксцессы. Они не имели ко мне прямого отношения, но давали обильную пищу для размышлений. Мой научный руководитель П. Ф. Юшин, парторг факультета, известный своими откровенными юдофобскими и просталинистскими выступлениями, мной весьма дорожил и всячески старался удержать меня в своем семинаре. Это давало ему повод всякий раз парировать обвинения в антисемитизме железным аргументом — «какой же я антисемит, когда мой лучший студент — еврей, да вы у него спросите». При этом он старательно вымарывал в моих работах любые ссылки на литературоведов с «подозрительными» фамилиями: Михайловского, Эйхенбаума, Томашевского и других, заменяя их классиками марксизма. А однажды он приказал снять с выставочного стенда в факультетской библиотеке сборник стихов Павла Когана. «Я не считаю этого космополита советским поэтом, — изрек профессор. — Советский поэт не может «задохнуться интернационалом».

— Ты человек, остро чувствующий свое еврейство, выбрал русское отделение филфака МГУ. Почему?

— Даже в то скверное время еще никто не отгонял евреев от русской литературы, как это делают сегодня «патриоты». Даже антисемиты, те, что сегодня по призыву Куняева рассматривают через лупу посмертные фотографии Есенина в поисках следов насильственной смерти от рук убийц-евреев и, не обнаружив оных, приписывают свою неудачу ловкости еврея-фотографа, в то время относились ко мне и к моему выбору с уважением. Кстати, Есенин был темой моего диплома. Больше того, я с увлечением занимался русским фольклором и древнерусским искусством.

Я не собираюсь обсуждать вопрос, есть ли место евреям в «чужих» литературах. Оставлю это Татьяне Глушковой.

Я считаю, что гораздо естественней литературоведу-еврею толковать стилистику Есенина, чем литературоведу-русскому тратить время на сомнительные толкования происков международного сионизма, чем занимается, например, Вадим Кожинов на страницах «Молодой гвардии».

— Как ты расцениваешь тезис идеологов «Памяти» о том, что евреи — главные виновники российских бед?

— Есть другой тезис — евреи неимоверно богаты, поскольку они всегда за все платят. Я готов принять на себя ту долю ответственности, которая соответствует степени моего участия в разрушении России, если будет признан принцип равенства в ответственности. Но кто сконструирует такой компьютер, чтобы рассчитать, кто кому должен? Чтобы отделить жертв от палачей?

Три человека в моей семье были в 1943 году расстреляны немцами как партизаны. Донос в гестапо написан рукой украинки Веры Канцедаловой. Ее судили за это преступление и дали 10 лет. Умерла в своей постели. Старший из этой тройки — Василий Кривонос, еврей — сражался под русским флагом в 1903, 1914 и 1941.

Младшему не было шестнадцати лет. Кому мне выставлять счет — немцам, украинцам или русским?

А кто сможет проверить, не заплатил ли по счетам гулаговского палача Френкеля мой дядя Зяма Болотин, инвалид, обманувший медкомиссию, чтобы уйти на фронт добровольцем и погибнуть 20 апреля сорок пятого года в местечке Фюрстенвальде под Берлином? Если эта цена кому-то покажется слишком малой, подброшу им еще одну похоронку, другого дяди — Льва Махлиса, 1943-й. Курская дуга. Да и отцовские ордена не на Тишинском рынке куплены.

Покажите мне того экономиста, который разберется в этом дьявольском гроссбухе. Это для шафаревичей и сычевых все просто, для них мир еще не разрушен до основания. Еще есть над чем поработать.