СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК НЕ МОЖЕТ ЖИТЬ БЕЗ МИФОВ

Он был первым (или почти первым), кто двадцать лет назад легально вырвался из железной клетки. Как это произошло, как прожил он эти двадцать лет вдали от родины, что вообще он думает о своей судьбе и о своем времени? На эти вопросы мне хотелось получить от него ответы.

До знакомства, а оно произошло в мае 1990 года на сцене Концертного зала Олимпийской деревни, где я вел вечер, посвященный радио «Свобода», много слышал о нем, читал в нашей прессе. Начиная примерно с 1977 года его имя замелькало в погромных контекстах в «Неделе», «Комсомольской правде», «Международной жизни», «Известиях». В статьях беспардонно извращались и выдумывались факты биографий — его, жены, коллег, полоскалось имя его тестя, тенора Михаила Александровича. Дальше всех в своих «разоблачениях» пошел софроновский «Огонек», объявивший его основоположником «махлисовской формации изменников». Этот бред продолжался и в период гласности, до 1987 года.

Леонид Махлис родился в Москве в 1945 году. Филолог, журналист, издатель. С 1963 года работал внештатным корреспондентом ряда центральных изданий и АПН. Закончил филологический факультет МГУ. В 1971 году эмигрировал. Редактировал русскую газету «Трибуна», выходившую в Израиле. Последние восемнадцать лет живет и работает в Мюнхене.

Итак, я веду вечер радио «Свобода», первый открытый вечер в СССР этой «зловещей» радиостанции, и мы все — и люди, сидящие на сцене, и те, кто находился в зале, — ждем появления гостя, штатного сотрудника радио «Свобода» Леонида Махлиса. Ждем-ждем, а его все нет. Ведь он единственный участник вечера, который мог бы из первых уст поведать о деятельности радиостанции, которую только-только перестали глушить. На сцену шли записки: «Где Махлис?» Мне уже казалось, что (как могло это быть в старые «добрые» времена) наше здание оцеплено, что Махлис арестован, что ему по меньшей мере не дали визы. Опасения оказались напрасными, когда он уже под занавес появился на сцене и рассказал о том, что действительно получил въездную визу в самый последний момент и по этой причине прибыл из аэропорта с опозданием. Выступал Леонид недолго, но емко, убедительно. умно. Среди множества записок, обращенных к нему, была одна, весьма принципиальная: «Говорите еще. как приятно слышать настоящую старинную русскую речь».

И эту речь я через несколько месяцев слушал уже в Мюнхене. Я подружился с Леонидом и его женой Илоной. дочерью замечательного советского (в прошлом) певца, необыкновенно у нас популярного (ныне он живет в США). Михаила Александровича (собственно. и тот приезд Махлиса в Москву был связан с попыткой переиздания у нас его книги воспоминаний). Беседы свои я не записывал на магнитофон, а запоминал. Эпизоды жизни, поведанные мне Леонидом, были настолько яркими, что оставались в памяти, как казалось, навсегда.

Но. сев за это интервью, я понял, что все-таки кое-что забыл, и очень расстроился. Лишний раз не полетищь в Мюнхен. Выручила журналистка Анжелика Васильева, сумевшая побеседовать с Махлисом в тот самый первый его приезд в Москву. Она предоставила в мое распоряжение свои записи.

Кстати, по отношению к Махлису, человеку, как мне, во всяком случае, показалось, честнейшему и безобидному, лишенному всяких экстремистских побуждений, у нас продолжаются какие-то странные манипуляции. То его снова не впускают в Москву, к собственным живым родителям, то распускают слухи, что он арестован. И даже хваленый распрекласный «Огонек» ставит вето на интервью с этим человеком.

Так кто же он. Леонид Махлис?

— Ты берешь у меня интервью. Для меня это весьма необычно. До сих пор меня интервьюировали только следователи КГБ, отбирая при этом подписки о неразглашении. Естественно, это было, когда я жил в СССР. Правда, и после моего отъезда КГБ внес значительный вклад в популяризацию моей скромной персоны. Начиная примерно с семьдесят седьмого года мое имя регулярно мелькало на страницах советской прессы.

Я иногда жалею, что никто не взял у меня интервью двумя десятилетиями раньше, когда я покидал страну. Мне было о чем рассказать. Вообще, вместо заполнения многочисленных анкет следовало бы у каждого отъезжающего брать интервью и публиковать его. Людям легче было бы понять, что такое эмиграция, кто в ней повинен, что СССР — это страна внутренних эмигрантов, что патриотизм — это не улица с односторонним движением. Но отвечать на такие вопросы мне впервые пришлось уже после приезда в Израиль в 1971 году. А спустя короткое время я отправился в поездку в США и Канаду по приглашению тамошних общественных организаций. Она длилась три месяца и целиком состояла из интервью, пресс-конференций, публичных выступлений. Я только тем и занимался, что отвечал на вопросы американцев — студентов, школьников, журналистов, конгрессменов, сенаторов, министров, мэров.

Чем это вызвано?

В то время я был первой ласточкой, легально вырвавшейся из страны победившего социализма. К тому же у американцев был большой интерес к так называемым еврейским активистам и отказникам. Меня показывали в теленовостях, газеты печатали фотографии, прохожие останавливали на улице, приглашали в дома, предлагали помощь. Я в свою очередь использовал этот интерес к себе, чтобы организовать кампанию в поддержку моего брата-отказника и других людей, оказавшихся в роли заложников. Так, 24 апреля я начал голодовку протеста у здания ООН. Ко мне приходили простые люди, журналисты, политики, чтобы выразить поддержку. Одним из первых пришел Джордж Буш — в то время американский представитель в ООН. После голодовки меня приняли сенаторы Эдвард Коч и Эдвард Кеннеди, конгрессмены Кемп, Шоер, министр иностранных дел Канады Митчел Шарп и другие политики, была назначена дата встречи с президентом Никсоном.

Но было бы ошибкой думать, что их интересовал исключительно еврейский вопрос. СССР всегда был для простых американцев «терра инкогнита». Людей интересовало все — от рецептов приготовления кваса до народных способов лечения радикулита. Во время беседы в редакции журнала «Тайм» корреспондент полюбопытствовал, правда ли, что в СССР гомосексуалистов содержат в клетке.