Я припоминаю, как год назад говорил Риббентропу о том, что мы должны открыть дипломатическую миссию в Эр – Рияде. Он согласился. С большим трудом нам удалось произвести аккредитацию багдадского посланника при Ибн Сауде. Это выглядит оскорбительно! – Наш посланник адресовал мне свой крик о помощи: сегодня еще можно, по его словам, договориться с Ибн Саудом, однако через пару лет может оказаться слишком поздно. Старая песня нашей ведомственной демократии[586]. – На вечере у фюрера я рассказал об этом Редеру[587], который немедля поддержал меня и выразил желание приехать ко мне и обсудить все за чашкой кофе. Пришла пора поделиться мыслями, в том числе и в отношении других вещей.
В качестве представителей «подлинного эстонского крестьянства» у меня побывали два балта. Они передали мне эст[онский] хлеб и зачитали обращение, якобы по поручению тех кругов (борцов за свободу[588]), которые были лишены права голоса нынешним правительством: в знак признания 700–летней истории они просят Г[ерманский] рейх защитить эст[онский] народ, речь идет в том числе о протекторате[589]. – Они назвали мне имена эст[онских] генералов, которые разделяют это мнение. Пятс[590] уже старик, господа из правительства держат свои деньги в Швеции. Если придут русские, эти господа будут в безопасности, а вот эст[онские] крестьяне станут жертвой большевизма. Они хотят знать, проявляем ли мы интерес к судьбе Эст[онии] и готовы ли мы на условиях протектората оставить эстонцам их язык и культуру.
Я: Мы не заинтересованы в повторном приходе России в Ревель и Ригу. Мы признаем всякую нацию и ее право на национальное самовыражение. Мы не хотим вмешиваться; мобилизовать силы, которые позволят укрепиться новым взглядам, это ваша задача. Господа ушли с чувством удовлетворенности. Предстоит выяснить, каким окажется соотношение сил. С исторической точки зрения у этих народов есть лишь один выбор: быть уничтоженными Россией, или, оказавшись под защитой Германии, потерять самостоятельность в военных и внешнеполитических вопросах, но вместе с тем сохранить дух народа, жизни людей, работу.
Глава румынской делегации, представляющей интересы деловых кругов, Димитриук[591], нанес нам визит. Он знает, по его словам, что я являюсь духовным отцом г[ермано] – румынского договора об экономическом сотрудничестве, пусть я и не принимаю участия в текущих переговорах. Далее он стал развивать мысль о том, что Германии следует опираться не только на поиск нефти, она должна побудить румын[ских] крестьян перейти от выращивания пшеницы к выращиванию кормов. Масло и яйца и для Германии важнее, чем пшеница. – Я счел эти соображения правильными, так как они совпали с тем, в чем мы вот уже в течение пяти лет пытаемся убедить «практиков» из Р[ейхс]министерства экономики под руководством Шахта. – Вольтата я спас, переговорив с Герингом и заступившись за него перед фюрером. Он понял нашу точку зрения и теперь проделал хорошую работу.
Много докладов, вызывающих чувство радости в связи с тем, что моя позиция все же снискала признание. Доклад в Галле, в императорском зале Аахена – об универсальной монархии и чувстве родины, грамота почетного гражданина Кёльна, там же доклад в университете. Большая речь во Дворце спорта о сущности франц[узской] революции. Выступление перед воспитателями молодежной академии Брауншвейга[592], перед командирами полков в Мюнхене и т. д.
Функ заметил на днях в связи с визитом Телеки[593] к фюреру: «Я вижу, что ваши позиции укрепляются, а когда я слышу, как люди, приходящие ко мне, говорят о вас в сравнении с другими, то положение дел становиться мне понятным». Не ожидал, что Функ скажет об этом вот так запросто.
21.5.[1939]
Вчера 2–часовая беседа с Герингом. Я говорил о своих взглядах на внешнюю политику, обусловленную психологией народов. В 1914 году борьба в Бельгии могла бы закончиться иначе, если бы мы уже в начале провозгласили свободными угнетенных фламандцев и другие угнетаемые Англ[ией] и Фран[цией] народы. Когда случился чешский кризис, никто не был знаком с этнической ситуацией на Карпато – Укр[аине]. Граница была проведена так (Риббентроп), что железная дорога, ведущая в Румынию, на участке длиной в 10 км проходила через новые венгерские территории. Результат: В[енгрия] перекрыла железную дорогу и заблокировала снабжение К[арпато] – Укр[аины] с территории Румынии. После, когда К[арпато] – Укр[аина] была принесена в жертву, мы оказались предателями, так как представители ОУН[594] выдавали себя там за наших представителей и делали все обещания от нашего имени. Сыграла свою роль и пропаганда в пользу ОУН на венском радио. Теперь украинцы настроены против нас. В ответ я даю указание в статье по укр[аинскому] вопросу установить вину ОУН, что соответствует действительности, поскольку данная группа действовала бесцеремонно и т. д.
Если мы хотим при необходимости сохранить сотни тысяч н[емецких] жизней, то следует позаботиться о психологической подготовке. Сегодня Мин[истерство] проп[аганды], гестапо, Министерство иностранных дел, ОКХ[595] и проч. делают все, что им вздумается. Даже если теперь они то и дело обращаются ко мне и немного присмирели, исполнительная власть все же распределена без соблюдения единого направления (пример: великий князь Владимир[596]). Я отдал распоряжение изготовить карту всех народов Восточной Европы и Сибири (наличие 87 народов!), служебные записки об Укр[аине], Белоруссии, Кавказе и т. д.[597] Но это останется теорией до тех пор, пока исполнительной власти не будет дано единое направление (поручение Дитлофу[598]).
Г[еринг] погрузился в свои мысли, а затем в крайне резкой манере высказался против ф[он] Р[иббентропа]. Он сделал карьеру, не принимая участия в борьбе, даже если какое – либо его мнение окажется с деловой точки зрения верным, в основе его будут лежать неделовые мотивы. – Я согласился: если ф[он] Р[иббентроп] ненавидит Англию, то на сей раз его собственный комплекс совпал с государственной необходимостью. В остальном я убежден, что в Англ[ии] он вел себя столь же глупо и высокомерно, как и здесь, и потому как человек не был принят. Никто более не приглашал никуда ни его самого, ни его людей. Буддингу[599] пришлось добывать приглашения.
Г[еринг]: у ф[он] Р[иббентропа] только один друг (Г[итлер]), в лице всех прочих он нажил себе врагов. Пишет мне дерзкие письма, мол, он «весьма озабочен». Я покажу их в ближайшие дни фюреру. Ф[он] Р[иббентроп], уже будучи министром, поставил как – то перед фюрером вопрос о составе кабинета [министров]. Когда он услышал, что в таком случае он может уходить, он сразу пошел на попятную.
Разговор зашел снова о России. Даже если мои воззрения верны как цель, возможны [тактические] вариации. С чем я согласился (отношение к Польше). Конкретное предложение: дать моим людям поддержку в лице исполнительной власти. Необходимая работа должна быть непременно проделана, так как беспомощный министр иностранных дел ничего не смыслит [в этом] или же по причине тщеславия стремиться все «сделать сам». Планы на перспективу: экономико – полит[ические] возможности на Востоке, историческая, этнопсихологическая ситуация.
Прежде чем распрощаться, мы говорили еще полчаса. Г[еринг] рассказал, как ф[он] Р[иббентроп] удерживал его от поездки в Испанию: впихивая Шторера[600] как официального представителя, в результате личная встреча оказалась невозможной. – В Италии: указание на неоповещение о государственном визите (хотя Муссолини специально направлял своего адъютанта и существовала договоренность с фюрером).
Г[еринг]: В общем и целом: ф[он] Р[иббентроп] шут или дурак? – Я: Явно глупый человек с обычным в таких случаях высокомерием.
Г[еринг]: Я узнал недавно следующее. Он, как известно, просил одну из своих родственниц усыновить его, чтобы заполучить к своему имени приставку «фон». Оговоренную сумму денег он не уплатил, пришлось истребовать деньги через суд. Его «связи» оказались блефом. При ближайшем рассмотрении франц[узские] графы и англ[ийские] дворяне оказались владельцами фабрик по производству игристых вин, виски и коньяка (Р[иббентроп] был ранее торговым представителем по продаже спиртного).
Я: В период борьбы за власть он являл собой посмешище для людей. В 1930 году мужской клуб[601] счел н[ационал] – с[оциалистов] силой, прокладывающей себе дорогу наверх. И ф[он] Р[иббентроп] в фирме «Хенкель» тоже захотел войти в дело. И добился этого.
Г[еринг]: Этот глупец считает нужным повсюду разыгрывать из себя «железного канцлера» (Польша, конфликт под Диршау[602]). Я ругаю себя за то, что не передал его благодарственное письмо фюреру после того, как тот назначил его послом; уже тогда это поставило бы на нем крест. Но: глупцы понемногу роют яму самим себе, вот только до тех пор он может причинить много бед. Д[окто]р Г[еббельс] лишает нас доверия внутри [страны], а ф[он] Р[иббентроп] вовне – что еще опаснее.
19 июля [1939]
18–го после выступления перед Союзом жертв войны в Нортгейме я поехал в Гарцбург, где получил сообщение о том, что фюрер хотел бы со мной поговорить. Я позвонил в Бергхоф, и фюрер сказал мне, что прочел мою речь (положение в Англии, написана для нордического дня в Любеке), он вполне разделяет все мои взгляды, однако кое-что следует принять во внимание особо. Если бы кому – то вздумалось развивать такие идеи, то это ничего, но тот факт, что это делаю именно я, в Лондоне могут расценить как прозрачный намек; в этой ситуации русские могут быстрее, чем того можно было бы ожидать, пойти на союз с англичанами. Я ответил, что потому, во избежание недоразумений, и прислал текст речи, само собой разумеется, я от нее откажусь. Фюрер: спустя несколько недель, когда ситуация прояснится, можно будет опубликовать текст, но на данный момент, с учетом неясности обстановки в Москве,[603] следовало бы повременить.
Значит, фюрер не вполне разделяет мнение Риббентропа, при всей требующейся жесткости и готовности к тяжелейшим последствиям по отношению к британцам он стоит на прежних позициях: испробовать все возможные средства…