Доклады отнимают у меня теперь все больше и больше времени. Многие просьбы из провинции приходится отклонять, иначе справляться с ежедневной работой будет невозможно. Однако эти просьбы дают мне ощущение внутреннего удовлетворения: они доказывают, что моя борьба за дух и позицию партии уже сегодня принципиально увенчалась победой. Издевки «исполнительной власти» и моих завистников не смогли остановить этот процесс. Они и сами чувствуют это, а потому начинают проявлять «лояльность».
Январь: традиционный праздник в Липпе/Детмольд[577]. На следующий день вручение грамоты почетного гражданина – замечательная работа мастера – в Мюнстере и большая манифестация с участием 12 000 человек. Выступления гауляйтера и бургомистра отличались той внутренней порядочностью и стройностью, которые всегда были присущи д[окто]ру Мейеру[578]. Вечером католический Мюнстер, давний оплот Ватикана, приветствовал меня несмолкающими аплодисментами, которые говорят о том, что великий прорыв продолжается, и теперь остается лишь не допустить, чтобы навстречу хлынула вода. Чтобы господство Рима было сведено на нет, все бастионы должны быть разрушены до основания.
18 [января] совещание со Шварцем и Леем, посвященное Высшей школе. После некоторых препирательств старое предложение заменили моим, с одним дополнением, которое я одобрил из соображений лояльности к Лею.
23 [января] выступал с докладом перед командирами дивизий в Военном министерстве, а 4.2 выступал в Бад – Тёльце[579] перед 200 ротными командирами, приехавшими из разных уголков Рейха. Тема доклада: «Противоборствующие м[иро]в[оззрения] современности». Прямым текстом, но логически обоснованно. После сдержанности в начале слушатели согласились со мной. Здесь тоже необходима непрерывная работа: вермахт должен быть инструментом н[ационал] – с[оциалистического] м[иро]в[оззрения]. Руководитель учебных курсов вермахта – генерал Рейнике[580], был, как мне показалось, доволен. Перспектива на ближайшие годы: когда мы выполним свою задачу, эти офицеры будут направлены в наши учебные центры, а молодые н[ационал] – с[оциалисты] к ним в качестве призывников. Лишь тогда можно будет добиться сплоченности рядов.
4.2. Урбан вновь говорил с Ханке, который честно прилагает усилия к сотрудничеству. Он не преминул разоткровенничаться, когда У[рбан] упомянул о том, как ему непросто – ведь о докторе Г[еббельсе] все, начиная от гаулейтера и заканчивая уборщицей, высказываются в самом нелицеприятном свете. Ханке сказал, что собирался даже оставить свой пост. Фюрер был глубоко потрясен и заметил Ханке, что держит д[окто]ра Геббельса из государственно – политических соображений, в душе же он давно с ним покончил. Он знает, что поддерживает его в ущерб своей собственной репутации…
Каждый день мы наблюдаем этот гнойник на теле нашей революции, представляющий собой угрозу для здоровых тканей. У д[окто]ра Г[еббельса] нет ни одного друга, ни одного товарища, его собственные ставленники бранят его.
Д[окто]р Ф.[581] сказал мне на днях: за сексуальные домогательства со стороны начальника в адрес служащих женского пола полагается тюрьма. Д[окто]р Г[еббельс] в чине рейхсминистра совершал подобные проступки десятки раз и даже пытался втянуть в это Ханке. Все, чего он заслуживает, это презрение как реакция на это многолетнее вредительство и злоупотребление доверием, которое было оказано ему фюрером.
27.1. я выступал перед экономическими консультантами гау в Мюнхене. И здесь позиции укреплены, все единодушно меня поддерживают.
1.3.1939, вечер
Только что вернулся с приема, который фюрер ежегодно дает для дипломатического корпуса. Дарре рассказал мне следующее: на партийном приеме (25.2.) в Мюнхене Геббельс заявил – фюреру не подходит его образ жизни, – ему следовало задуматься над этим еще в 1924 году! И хотя мне известно о том, что у д[окто]ра Г[еббельса] гадкий характер, я был поражен откровенностью высказывания и поинтересовался, к кому именно Г[еббельс] обратил такие речи. Д[арре]: «[Слова были адресованы] моей жене и жене Керрла». Он позвал свою супругу, и та рассказала мне, что в Мюнхене д[окто]р Г[еббельс] заметил: о нем говорят так много, вместо этого следовало бы разрешить ему жить так, как ему хочется. Д[окто]р Лей, якобы, тоже заявил фюреру, что тому следовало задуматься еще в 1924 году, иначе выбор [Лея] пал бы на другую партию…!
Я сказал Дарре, что Г[еббельс] в то время кричал направо и налево: «Гитлер предал социализм». У меня есть знакомый гауляйтер, у которого до сих пор хранится оригинальный документ, где так и написано – слово в слово. – В результате терпимого отношения к этому гнойнику начинается разложение нашей революции. В 1789 году тоже имел место большой подъем, который позже сошел на нет. Г[еббельс] – это гнойный очаг. До 1933 года он поливал своим гноем Изидора Вейса[582]. А разделавшись с ним, стал марать наши незапятнанные одежды.
Середина мая [1939]
В начале апреля я пригласил к себе большую часть гауляйтеров. Те, кто смог, приехали, довольные возможностью говорить открыто, поделиться наболевшим.
Мнения о конференции в Зонтхофене: чересчур затянуто, темы смешались, лидеры партии критиковали друг друга в присутствии крайсляйтеров, текст докладов проработан плохо. Единодушное мнение: единственное, что примирило с конференцией и удовлетворило всех – это моя заключительная речь. – Теплые высказывания и призыв к ясности партийной линии. Р[удольф] Г[есс] отличается порядочностью, но вместе с тем болен и нерешителен. Работа его штаба не отличается плодотворностью.
И еще: глубокая боль: дискредитация партии д[окто]ром Г[еббельсом]. – Некто рассказал (Ш.[583]) о том, как он в качестве оберпрезидента помешал воплощению планов Г[еббельса]. Леса в окрестностях Берлина – 3200 гектаров; охраняемые природные богатства, досуг берлинцев. Г[еббельс] захотел построить там себе дом, а лес обнести забором. Рабочие уже приступали к работе, были завезены строительные материалы. И тогда он [оберпрезидент] наложил на происходящее запрет: если его в связи с этим вызовут к фюреру, он не станет скрывать правды, а что станется с ним самим, неважно.
Общение носило товарищеский характер, все были рады непринужденному совместному пребыванию. У фюрера по-прежнему есть верные хорошие соратники, однако им приходится нелегко в ситуации, когда верхи подают плохой пример и натягивают поводья.
Меня посетил лидер палестинских арабов: о моей работе знают повсюду. Нет ли у нас желания оказать моральную поддержку. Например, посредством передачи партии медикаментов муфтию в Бейруте[584].
Он привез с собой из Лондона карту, на которую нанесены притязания евр[еев]. Мы договорились об издании листовки. Макет разработан нами и будет незамедлительно напечатан арабами за границей.
Арабский лидер из Багдада: Я: Если вы намерены обрести силу, вы должны сообща поддержать своих товарищей в Палестине. Поодиночке вас перебьют.
Он: Я это осознаю, но у нас нет оружия либо это оружие времен войны. К тому же, Ибн Сауд[585] очень осторожен.