Таких ситуаций немало, и если вы попали в тупик, приходится либо из него выбираться, либо оставаться в нем: нередко на долгие годы, если не навсегда. Узор моей жизни можно рассмотреть уже сегодня. В 1970-е, живя после окончания института в украинском Херсоне, я пришел к выводу, что больше в провинции себя не вижу. Мог бы и остаться, как масса других моих земляков, которые вполне с провинцией дружны и по этому поводу не переживают.
Из того тупика мне удалось выбраться в начале 80-х в Москву, что было сделать в условиях прописки гораздо тяжелей, чем отбыть в эмиграцию. В Москве я практически сразу попадаю в элитарный культурный слой андеграунда – концептуалисты, метареалисты в литературе, музыканты фри-джаза и классической музыки, режиссеры «параллельного кино» и передовые по идеям и их исполнению перформансисты, акционисты и художники. Однако годы спустя решаю перебраться в Америку. Ощущение тупика возникло в конце 80-х – несмотря на все обещания Горбачева, перестройку и гласность. До сих пор о своем выборе ни разу не пожалел.
В Нью-Йорке, вы правы, работа фрилансером на радио и публикации в «НРС», при постоянной позиции в отеле, да еще с профсоюзными бенефитами, – все это могло показаться прямой дорогой в светлое будущее. Иногда, оказываясь рядом с отелем, я вижу все тех же консьержей, дорменов и белл-боев: все эти тридцать лет они так и продолжают там работать, до пенсии. Их все устраивает, но для меня это была очередная ловушка судьбы.
Правда, то, что я неплохо в отеле зарабатывал, дало возможность двигаться дальше и, в результате, привлекательную «синекуру» оставить. С 93-го, как ранее уже сказал, служба в отеле позволяла оплачивать все расходы по моему еженедельнику «Печатный орган». Каждую неделю, из своего кармана. Причем, не всегда удавалось выходить на нулевой баланс, несмотря на то, что со временем в газете появилась реклама. А в дальнейшем, благодаря зарплатам и чаевым в Lе Parker Meridiеn, я вложил свою партнерскую долю в открытие в манхэттенском районе Lower East Side кафе-клуба Anyway, в котором в середине 1990-х побывали и выступили почти все приезжавшие в Нью-Йорк известные деятели российской культуры. Как тогда говорили, «от Войновича до Макаревича». Здесь пришлось пройти совсем другую школу. Освоил профессии владельца кафе-ресторана, менеджера, импресарио, и, в случае необходимости, официанта, повара по всему перечню в меню, а, бывало, в четыре-пять часов утра – и басс-боя, в случае его болезни (убрать столы и стулья, помыть посуду и пол, вынести из помещения пищевые отходы в тяжеленных пластиковых мешках, и опустить за собой железные жалюзи на окнах).
Как говорят, c"est la vie, если вернуться к французам.
Но и это был тупик. Хотя многие вряд ли поняли меня, когда я закрыл газету, ушел из кафе и занялся интернетом. В дальнейшем это привело к открытию новостного портала RUNYweb.com, на котором, кроме всего прочего, был размещен видеопроект «Энциклопедия Русской Америки». В ней на сегодня более ста интервью с видными представителями русско-американской общины. Часть из них ушла из жизни за эти годы (Эрнст Неизвестный, Наум Коржавин, Кирилл Гиацинтов), так что проект со временем приобретает все большую ценность. Как историческое свидетельство и некий архив, который мы передаем следующим поколениям.
Несмотря на новые планы, я не оставлял журналистику. Напротив: будучи с начала 2000-х главным редактором еженедельных журналов «Теленеделя», а затем «Метро», вернулся в вечерний радио прайм-тайм с авторской двухчасовой программой. А с 2000 года был приглашен вначале в ежедневную получасовую телепрограмму «Обзор американской прессы» на RTN/WMNB, которой сегодня уже 19 лет, а с 2003 года – веду еще и ежедневную часовую телепрограмму в прямом эфире плюс часовую в воскресный прайм-тайм. И этим программам уже по 16 лет.
В 2013 году мы с супругой открыли нью-йоркское издательство KRiK Publishing House, Inc., в котором реализовали ряд ставших известными издательских проектов. Понятно, не решись я покинуть отель в 1995-м, не уйди в конце 1990-х из кафе-клуба «Энивей» и не закрой газету (в совокупности, эти виды деятельности требовали полной отдачи, 25 часов в сутки), я бы не только не смог в 2000-х добиться того, что рассматриваю сегодня, как важные мои жизненные этапы, но и вряд ли вернулся бы в литературу. Но для этого надо было всего-ничего: пойти на то, чтобы все бросить в Херсоне и отправиться в Москву, пытаясь завоевать ее, как Д’Артаньян – Париж. Один из основных уроков – и в творчестве, и в семейной жизни, и в профессии: главное даже не в том, на что ты в жизни решаешься, а в том, способен ли ты вовремя от чего-то, ставшего привычным, что затягивает безвозвратно, отказаться.
ЕЦ
ГК О причине возвращения уже сказал. Она конкретна и даже датирована. Приглашение в 2011 году на Крепсовские чтения в Бостон-колледже стало поводом для написания двух поэтических серий – «Мартовские оды» и «Апрельские тезисы». А в начале мая того же года, с вермееровской «Молочницы» возникла идея написать серию текстов-медитаций, связанных с произведениями искусства. Так родился проект «Словосфера» в жанре экфрасиса, то есть соединения изобразительного ряда с вербальным.
Однако ничему бы, из вами перечисленного, не стать реальностью, не появись ранее в моей жизни главный мой читатель, безжалостный критик и откровенный собеседник, товарищ во всех смыслах, партнер по нашим общим интернет и издательским проектам, красавица, умница и жена моя Рика. Видимо, муза – это и есть высокая степень влюбленности, очарованности кем-то либо чем-то: человеком, поэзией, философией, живописью, музыкой, танцем, театром… Их ведь девять, но конкретно для тебя, оглядывающегося вокруг в поисках понимания и внимания и заглядывающего в себя в предчувствии вдохновения, – она одна. Моей музой стала Рика. Удивительная во всем, мать моих детей и любимая подруга дней моих суровых. Как и в известных случаях подобных взаимообогащающих союзов, она – третейский мой суд. Бывает, мы не соглашаемся друг с другом, оспаривая каждый свою точку зрения, но, прихожу с годами к выводу, это лишь укрепляет наши многолетние отношения и супружество.
ЕЦ
ГК В силу стечения обстоятельств. Прежде всего, еще со второго курса Кораблестроительного института, я увлекся изобразительным искусством. В СССР можно было купить арт-альбомы, изданные в странах соцлагеря: ГДР, Венгрия, Польша. Разных форматов, цветные и черно-белые, с твердой или мягкой обложкой, не всегда хорошего полиграфического качества. Покупал то, что по случаю попадалось в книжном магазине или на «черном» книжном рынке. От фолиантов о братьях Кранахах, Гансе Гольбейне-младшем и Отто Диксе до альбомов символистов, графики Матисса, картин Брейгеля и Босха, прерафаэлитов и Диего Риверы. Как говорится, было не до жиру – любой информации был рад. И это при том, что альбомы были нечитаемы, поскольку польского, венгерского и немецкого языков я не знал.
Информации об арте после Второй мировой войны, практически, не было вообще. Разве что в популярной книге А. Кукаркина «По ту сторону рассвета. Буржуазное общество: культура и идеология», одобренной, вероятно, идеологическим отделом ЦК КПСС. Даже в примечательной серии «Малая история искусств» том, посвященный искусству XX века, заканчивался 1945 годом. Складывалось впечатление, что известный тезис Теодора Адорно «писать после Освенцима стихи – это варварство…», услышали не поэты, а художники: вроде как после Освенцима за пределами СССР ни одно полотно написано не было.
В ряду обстоятельств – мои десятилетиями не прерывающиеся отношения с другом детства Александром Каном, который с 1996 года работает в Лондоне обозревателем по культуре Русской службы Би-Би-Си. Джазовый критик, продюсер, журналист, переводчик, в 70-е – 80-е годы Кан был организатором основных событий в области новой музыки в Ленинграде. Кстати, он перевел с английского на русский вышедшую в России в марте 2019 года, уже ставшую популярной, нашумевшую книгу-мемуар Джоанны Стингрей «Стингрей в Стране Чудес». Эта книга о ленинградском роке, Рок-клубе на Рубинштейна, 13, Цое, БГ, Майкле Науменко, Сергее Курехине и многих других рок-иконах, как принято говорить на Западе.
Благодаря Кану я познакомился в конце 1970-х с Курехиным, с которым в дальнейшем мы вместе несколько раз выступали в Питере и Москве: я читал, естественно, тексты, он – играл. Один из первых походов с Каном в конце 70-х к ленинградскому художнику Николаю Сажину (он внезапно скончался в этом году в марте, у холста, за работой) привел меня к знакомству с питерскими нонконформистами, позже – в круг Тимура Новикова «Новые художники». И т. д., и т. п. К Кану домой, во время одного из моих приездов, пришел Аркадий Драгомощенко, возглавлявший «Клуб 81», в который входили все, практически, неофициальные ленинградские литераторы. С Аркадием мы договорились о выступлении московских поэтов в Клубе. В поездку я пригласил нескольких поэтов, среди которых был Алексей Парщиков. Так Алеша познакомился с Аркадием, в следующем году по заслугам став лауреатом престижной литпремии им. Андрея Белого. Аркадий заочно знал Парщикова по публикации его «Новогодних строчек» в «Литературном обозрении» в 1984 году.
Кан возглавлял ленинградский «Клуб современной музыки». По переезде в Москву, мне было грех не воспользоваться его связями. Так состоялись знакомства с рок– и джаз-музыкантами – от Петра Мамонова до Сергея Летова. Именно с трио «Три О» (Летов, Аркадий Шилклопер, Аркадий Кириченко) несколько поэтов, при моем участии, начали выступать на выставках московских нонконформистов «20» и «21» в галерее на Малой Грузинской, после чего круг моих знакомых художников невероятно расширился. Параллельно расширился и круг чтения, от издаваемого в Париже журнала по актуальному искусству «А-Я» до привозимых в Москву арт-альбомов по западной культуре.
Кстати, когда в 1986 году открылся знаменитый Клуб «Поэзия», в него вошли самые разные московские художники-авангардисты, в содружестве с которыми начались выступления не только на вернисажах, но и совместные литературно-музыкально-изобразительные проекты. Если хотите, «Словосфера» реализовала в виде книги то, что в середине 1980-х осуществлялось в галереях, в студиях художников и на концертных площадках перестроечной Москвы. Хотя, конечно, никакого жанрового открытия в «Словосфере» нет: экфрасис ведет свою историю от щита Ахилла – в 18-й песне «Илиады» Гомера, в 120 с лишним строках описывается, что будет изображено на щите, когда его выкует Гефест.
Еще об одном «обстоятельстве» нельзя не упомянуть. Я не сторонник финансового участия автора в выпуске книги или публикации в журналах и альманахах. Когда автор это оплачивает, престиж подобных коллективных сборников и книг теряется: мало ли кто там напечатан. Получается, единственный критерий отбора – не качество текста, а факт оплаты автором публикации. Поэтому будущее проекта «Словосфера» в виде книги было для меня под вопросом. Твердая обложка, 180 цветных иллюстраций, общий объем страниц – почти 400, и мелованная, плотная бумага – это уже выпуск арт-альбома, а не стихотворного сборника.
Издание альбома по искусству требует немалых денег. Однако: «нам не дано предугадать», с одной стороны; и с другой – чему быть, того не миновать. «Словосфере» в книжном виде было суждено случиться. Прежде всего, мой друг детства и его супруга – Илья и Виктория Сигали, сделали мне подарок и выпустили пилотные экземпляры в количестве 30 книг. А затем бизнесмен, мой друг Михаил Мигдаль заявил, что проспонсирует тираж книги в тысячу экземпляров. Когда во время интервью на радио «Свобода» по случаю издания «Словосферы» я рассказал об этом Александру Генису, он был удивлен и обрадован: оказывается, в наше время есть еще меценаты, готовые пожертвовать на создание сборников. «Их имена надо чаще упоминать, это удивительные люди», – отметил Генис. Согласен с ним, потому и называю имена филантропов здесь. Без их поддержки «Словосфера» не увидела бы свет. Да! Прочитать о проекте, познакомиться с рецензиями и увидеть сборник в электронной форме можно, зайдя на сайт www.slovosfera.com