Однако случилось неожиданное. Познакомившись с самым первым из опубликованных отзывов, читатели ничуть не усомнились в том, кто именно подразумевается под инициалами Е.Ч. Помню телефонные звонки, письма, смысл которых был столь очевиден: Иванов, конечно, не ошибся, предрекая Ефиму Чеповецкому яркое литературное будущее.

Да, уже к тому времени его популярность у малышей (а значит, и их родителей) была без преувеличения огромной. Между тем годы шли. Появлялись новые книги, мультфильмы, спектакли по пьесам Чеповецкого. Даже одни названия самых известных его сказок отзываются сейчас – словно эхо детства – в памяти нескольких поколений: «Непоседа, Мякиш и Нетак», «Приключения шахматного солдата Пешкина», «Проделки веселого Мышонка Мыцыка», «Про славную коровну Настурцию Петровну»… Прав был Лев Кассиль, написавший еще в давние шестидесятые: «Неистощимый выдумщик, веселый фантаст, знаток ребячьих душ, Ефим Чеповецкий внес свой приметный вклад в нашу советскую литературу для детей».

Пусть не смущает сегодняшнего читателя формула «советская литература для детей»: ее лицо и достоинство определяли Корней Чуковский, Самуил Маршак, Рувим Фраерман, тот же Лев Кассиль.

…Я пишу все это, а за окном – Чикаго. Эмиграция. Она всегда подвергает творчество литератора серьезному испытанию.

Эмиграция неожиданно свела нас с Ефимом Чеповецким в одном городе.

Я вновь перечитываю две его вышедшие в Америке книги. На этот раз – книги, обращенные к взрослым.

Конечно, сразу возникает вопрос: почему автор вдруг изменил своему главному читателю? На первый взгляд, причина ясна. Все та же грустная реальность эмиграции: дети здесь, как правило, говорят по-английски – ну зачем же им русский поэт, на книжках которого вырастали еще дедушки и бабушки?

Все же, думаю, дело в ином. И совсем другая жизненная коллизия определила «сверхзадачу» этих сборников Ефима Чеповецкого.

Автор осмысляет прожитую жизнь, в какой-то степени подводит ее итоги…

Я написал эти слова с красной строки, однако спешу уточнить: поэт вовсе не прощается с нами. Впереди по-прежнему остается дорога. Но эмиграция заставляет литератора приступить к «переоценке ценностей». Иногда трудно ответить на самые простые вопросы. «Так чем же вы здесь собираетесь заниматься?» – спросили в Америке Ефима Чеповецкого. Как наверняка спрашивали тысячи людей до него. Позже Чеповецкий признался: «Я уже в первые недели пребывания в стране Свободы понял, что сочинение и писание рассказов, стихотворений и пьес здесь не профессия, а нечто вроде хобби. Сочиняй, пиши себе на здоровье, но за это тебе никто платить не будет. Наоборот – за издание твоих произведений ты должен платить сам и… продавать тоже сам».

Увы, этот ответ абсолютно точен. Если не забыть: отвечает не сценарист из Голливуда, а писатель-эмигрант, не знающий английского языка.

Сомнений, однако, не было. На его столе по-прежнему стояла и стоит привезенная из Киева пишущая машинка с русским шрифтом…

В сутолоке эмигрантского быта, в чертополохе перемен хочется – по-особому, остро – разглядеть вечный смысл бытия. Я думаю, именно так родилась автобиографическая повесть Ефима Чеповецкого «Колесо, вперед! Колесо, назад!»: первая часть ее посвящена детству и юности, вторая – смешные, а иногда печальные зарисовки эмигрантской жизни. Так появились и его притчи, его рассказы о герое еврейского фольклора, плуте и озорнике Гершеле Острополере.

…Осмыслять «бег времени» можно по-разному. Ефим Чеповецкий строит свою книгу «Шут с вами», как строят театральное представление. Не случайно в начале каждого раздела сборника «раздвигается» занавес. И – на подмостки выходит поэт. Он не только не скрывает, напротив – подчеркивает свою роль. На многих страницах «разбросаны» клоунские колпаки и маски. С обложки смотрят на нас смеющиеся глаза автора. «Шут с вами», – говорит Ефим Чеповецкий читателю-зрителю. Повторю: это название книги.

Конечно, оно звучит необычно. Так и хочется переспросить, подобно Феликсу Кривину, написавшему остроумное предисловие к сборнику: «Шут с нами?! Почему? За что?.. Мой друг, я принял это на свой счет и чуть было не обиделся, но, зная тебя, воздержался, вник в суть тобой написанного и стал от души смеяться. Оказывается, шут – это ты сам! И в этом привлекательном качестве хочешь остаться с читателем от первой и до последней страницы – не отделаться от него, а наоборот, соединиться, открыть ему свою душу и развлекать его всю дорогу».

Неожиданно, странно? Припомним однако: такая трактовка образа поэта достаточно традиционна в мировой культуре. И, кстати, – с детства близка Ефиму Чеповецкому. В повести «Колесо, вперед! Колесо, назад!» автор расскажет об уроках дедушки, местечкового книгочея, которого фашисты сожгли в 1942-м вместе с другими евреями в колхозном сарае: терпеливо и настойчиво он «учил меня шуткам, перевертышам и загадкам, требовал, чтобы я сам решал и догадывался, где правда, а где вымысел».

К тому же, выходя к зрителям, шут не только развлекал и веселил. Вот и сейчас он путешествует во времени. Вот и сейчас мы слышим, к примеру, такой монолог:

Развивая эту тему, Ефим Чеповецкий, как и положено шуту, «наивно» не замечает многовековых заблуждений человечества, кровавых страниц истории – с простодушным упрямством произносит:

Хочу особо обратить внимание читателя на неповторимый, как у любого настоящего поэта, тембр голоса. Кстати, именно об этом говорил когда-то Всеволод Иванов. Как всегда, он выделил главное – литературный характер, который ничуть не изменился спустя годы. Ефим Чеповецкий, с некоторым удивлением замечал Иванов, пишет «так непринужденно, что мне захотелось взглянуть на него, услышать его голос и тем самым в какой-то степени объяснить себе эту непринужденность, которая удается автору и в прозе, и в стихах, и в водевилях. По-видимому, непринужденность эта не литературная поза, не подражание…, а природный дар…»

Итак, поэт стоит на подмостках жизненного театра. Конечно, он знает: рано или поздно придется прощаться со зрителем: