Тогда я решил сделать все втайне, но столкнулся с но­вой проблемой. Мальчишка упрямо отказывался от побе­га. Дело было не в страхе, скорее — в романтизме. Ну как же он в столь трудный час покинет мать и бабушку, бросив их на произвол судьбы. То, что он ничем не сможет им по­мочь, а если кинется их защищать, то с него хватит одного удара стрелецкой сабли, до него не доходило. Нет и все тут.

Ну и как прикажете поступать со всеми этими упрям­цами? Бежать? Наверное, с моей стороны это был бы са­мый разумный вариант — встать в позу Понтия Пилата, умыть руки и удалиться с высоко поднятой головой. Этого требовала создавшаяся ситуация, на это толкало непрео­долимое упрямство семьи Висковатого, на этом настаивал здравый смысл, даже моя любовь, далекая псковитянка или новгородка, и та звала отказаться...

Звала, но в то же время и смотрела на меня с верой и на­деждой, как на рыцаря без страха и упрека. А я чувствовал, что если сбегу, то мой рыцарский плащ будет безнадежно запачкан кровью тех, кого я не защитил, не уберег, не спас. И, сколько потом ни оправдывайся, пятнышко оста­нется. Пусть оно маленькое, но я-то всегда буду о нем по­мнить, и потому вместо ухода я продолжал ломать голову, чтобы придумать очередной план.

До казни оставалась всего неделя, когда я, усадив маль­чишку в своей светелке, предложил ему новую игру, пре­дупредив, что цена проигрышу — его собственная смерть.

— А если я выиграю? — спросил Ваня.

— Твоя жизнь.

— Страшно,— поежился он.

— А не будешь играть — тебя все равно убьют,— заме­тил я.— Но ты не бойся. Я буду рядом. Все время рядом.

— А... они? — кивнул он в сторону женской половины терема.

Врать не хотелось, и потому я ответил уклончиво:

—  Мне будет легче им помочь, если я буду знать, что ты в безопасности.

— Тогда я согласен,— очень серьезно ответил он.

И мы приступили к «игре».

Не было там этой Серой дыры. Даже хода туда не было.

Совсем.