Вот в тот день 19 августа я сразу понял, что это конец. Не знаю, почему – просто для меня это было очевидным. Я позвонил папе на работу по прямому телефону, минуя секретаршу. Этот телефон был только для семьи и мы старались им пользоваться как можно реже. Трубку поднял папин помощник Иван Иванович Михайлюк и сказал, что папа разговаривает по ВЧ с Москвой, и чтобы я позвонил спустя два часа. Я перезвонил. Ответил сам папа, голос у него был сосредоточенно-мрачный. Он сразу спросил меня, что с Горбачевым: «Ты же в Крыму, сравнительно недалеко от Фороса. Что там у вас происходит?». Я сказал, что у нас все тихо и добавил: «Пап, ты же член ЦК и у меня спрашиваешь, что происходит?» Он сказал, что ясности мало и у него и что он вылетает в Москву на пленум ЦК. После этого разговора с отцом на меня нахлынула дикая тоска и отчаяние одновременно.

А вот как папа вспоминает этот день:

«Я часто задаю себе вопрос: когда это закончилось? Когда был подписан Указ Президента России о приостановлении деятельности КП РСФСР? Когда закрылись за мной двери областного комитета партии и на них прикрепили бумагу «Обком опечатан»? Или еще тогда, когда из партии стали уходить люди – хорошие люди, умные, честные… Нет, для меня лично все кончилось 19 августа, в четыре часа дня. Именно тогда мне на стол положили шифровку ЦК КПСС. Она была короткой и извещала о том, что секретариат ЦК рекомендует поддержать Государственный Комитет по чрезвычайному положению. Ничьей личной подписи под шифровкой не было, да и кто же станет лично подписывать свой сметный приговор!

Я несколько раз прочитал текст, долго сидел, казалось, ни о чем не думал. Все было ясно. Оставалось только завизировать документ и провести привычную процедуру – довести его сведения низших инстанций. То, что коммунисты отнесутся к нему по-разному, я знал. Кто-то возмутится, кто-то промолчит, кто-то радостно поддержит. А пока разберутся что к чему – дров наломают. Но эти мысли проходили как-то стороной, как само собой разумеющееся. А так было очень обидно, обидно за партию, в которой прошла вся жизнь, за людей, которые предали в самый трудный момент, за себя, потому что сколько ни старался, не смог сделать так, чтобы этот момент не наступил.

Я не стал передавать указание ЦК в партийные организации, просто положил шифровку в сейф, ознакомив с ней предварительно секретарей обкома. Наверное, в первый раз в жизни не выполнил распоряжение вышестоящего партийного органа, нарушил партийную дисциплину, преступил писаные и неписаные партийные законы…».84

После указа Ельцина папу фактически выкинули из его кабинета. Как он вспоминал, тут же нашлись какие-то люди, которые с особым рвением стали обыскивать сотрудников обкома на выходе, лезть в личные вещи. Гадко все это и жутко. Кто-то не смог перенести запрет партии. Повесился молодой коллега отца, которого папа поддерживал, выдвигал и очень им дорожил. Это стало жутким потрясением для всех нас. Как сам папа это перенес – я не знаю. Ему было тяжелее всего. Рухнуло все, чему он посвятил жизнь. И самое обидное – партию запретили как раз на фазе трансформирования ее в партию парламентского типа – в настоящую политическую, а не государственную партию, которой она всегда и была. «Пациента умертвили, когда он пошел на поправку». Папа столько сделал для того, чтобы эту партию сохранить, осовременив и сделав ее более функциональной.

«23 августа 1991 года Президент России подписал Указ о приостановлении деятельности Российской коммунистической партии. В обидной поспешности, с которой подписывался этот документ, чувствовалось стремление поскорее покончить с конкуренцией властных структур Старой площади и Белого дома. А в бестактной скоропалительности, с которой начал выполняться Указ на местах, явно просматривалось нетерпение победителей поскорее расправиться с побежденными. Возможно, я не прав, но, несмотря на то, что в дни путча на собственном опыте убедился в несостоятельности наших партийных структур, было тяжело и стыдно за эту поспешность. В партии оставались миллионы людей, подавляющее большинство которых, я уверен, занимались конкретными, нужными делами, кормили и одевали страну; я их знаю, часто встречался с ними, видел, как они работают. И всегда считал, что партия – это именно они. И то, что происходит, по отношению к ним – несправедливо.

Через день Горбачев объявил о своем уходе с поста Генерального секретаря партии. Это был естественный поступок человека, которого предали самые близкие товарищи – товарищи по партии. Указ о национализации партийного имущества подвел черту в этом быстротечном процессе.

В то же время национализация имущества КПСС, созданного в основном за счет партийных взносов нескольких поколений рядовых коммунистов, и тогда, и сейчас вызывает у меня, как у многих других, чувство явного пренебрежения законами и просто нравственными принципами.

Предложение нескольких членов ЦК, а затем и Горбачева о самороспуске партии уже было логичным и не воспринималось трагически. По-моему, именно с него надо было начинать.

Но делать это надо было, по-моему, не так. Кто мешал тому же М. С. Горбачеву срочно собрать Пленум ЦК КПСС? Никто. В той ситуации Пленум уже мог принять разумное решение. По крайней мере члены ГКЧП наверняка были бы исключены из партии. Надо было также сказать о возможности коммунистов объединиться в другой организации».85

Для папы это все было личной трагедией не только потому, что он оказался выброшенным из своего кабинета, а потому что это произошло не по его вине или ошибке – просто так «легли карты». Папина личная трагедия также заключается в том, что он не смог реализовать то, что планировал. Не смог выполнить свою поколенческую программу – и это трагедия его поколения.

У меня сравнительно недавно родилась идея о том, что у каждого поколения есть своя поколенческая программа. К этой мысли я пришел в результате долгой работы над исследованием «последнего советского поколения» – моего поколения рожденных в конце 1960-х – самом начале 1970-х гг. Как социолог, занимающийся исследованием поколений, я стал размышлять о папиной биографии в этом поколенческом ключе. У меня возникла гипотеза о том, что если поколение не выполняет свою поколенческую программу, то нарастающие проблемы в обществе не получают разрешения, что приводит к серьезным социально-политическим катаклизмам исторического масштаба. Мы не знаем, что входит в эту поколенческую программу пока находимся внутри ее реализации. Ясность наступает либо в исторической перспективе, когда все прошло, либо когда поколение вышвыривается, отодвигается от реализации своей программы, то есть тогда и сама поколенческая программа остается нереализованной.

Например, программа поколения, рожденного в десятые-двадцатые годы XX века, заключалась в том, чтобы защитить страну от фашизма, а затем ее отстроить. То «фронтовое поколение» выполнило свою программу. Неимоверной ценой, колоссальными жертвами, но выполнило, и в этом смысле оно – состоявшееся или реализованное поколение. Поколение моего отца – конца 1930-х – начала 1940-х гг рождения – должно было сменить фронтовое поколение во власти примерно в середине 1970-х годов и трансформировать (модернизировать) КПСС, допустить многопартийность, ввести рыночную экономику уже в те годы.

Ключевое здесь – «модернизировать КПСС». В основе этого процесса реализации поколенческой программы должно было стать то самое поколенческое обновление, о котором я не раз говорил. Но оно, это обновление, не произошло тогда, когда требовалось. Повторю – не в 1990, а в 1975-1980 годах должна была произойти смена поколений в руководящих структурах КПСС. Почему «фронтовое поколение» не пускало поколение моего отца – «шестидесятников» к власти? Почему не отдавали бразды правления, когда пришло время? Очень хороший вопрос. Не доверяли молодым? Вряд ли. Думаю, все значительно проще. Они так тяжело и жертвенно защищали страну, потеряв многих своих ровесников, с таким трудом страну восстанавливали, что передать в руки более молодым плоды своего труда оказались просто морально неспособными. Так родителям бывает сложно свыкнуться с мыслью, что их дети стали взрослыми и хотят жить своей жизнью. Уходят из дома и уезжают далеко. Однако со временем родителям приходится смириться с этим естественным ходом вещей и все снова становятся счастливы (или несчастливы, что ничего не меняет). Но если родительская ревность проходит, то аналогичная ей поколенческая ревность, как выяснилось, никуда не девается и губит другое поколение, а в конечном итоге, и страну.

Дальше запускается «эффект домино» и сбивается вся «поколенческая программа», потому что в ходе революции поколение моего отца оказывается выброшенным из процесса, как это произошло с запретом КПСС в 1991 году. Папе тогда было только 51, а он, и такие как он, уже были выключены из «программного обеспечения», если говорить компьютерным языком. Кто оказался бенефициаром этого поколенческого сбоя? Поколение послевоенных бэби-бумеров 1950-х годов рождения. Поколение В.В. Путина. Сейчас именно оно находится у власти и «не пущает» к рычагам модернизации страны уже мое поколение – детей нереализовавшего свою программу поколения наших родителей. Какая злая ирония! Отсюда тот глубокий ресентимент моего поколения, о котором я пишу по итогам своего исследования.86