Его тяжело было раскочегарить, но соитие с ним, простое, казалось бы, безыскусное, принесло Снейпу столько реального, физического удовольствия, сколько, как он ни старался, с Квотриусом ни разу достигнуто не было. Он не видел пелены перед глазами, его не особенно бросало в жар, он не лицезрел грозу - любимейшее его видение и, когда он предавался любви с Квотриусом, а тот, по собственному признанию, летал наяву, но не во сне.

Северуса никто не сравнивал теперь ни с северным ветром, ни с южным цветком, этим ветром занесённым на север, ни с основой основ, ни со стержнем бытия, ни с лампадой разума, да никакими поэтическими прозвищами, а называли единственным, любимым, и только. Не многоцветен был язык его любовного общения с Гарри, не то, что с Квотриусом. На него не смотрели звёздные, чёрные очи Квотриуса, такие манящие.

Но чего стоил только один взмах этих стреловидных, загнутых на кончиках вверх ресниц Гарри над зелёными, яркими глазами, блестящими от слёз!

Чего стоили стоны и вскрики, исторгаемые этим горьким ртом за припухшими от поцелуев розовыми губами!

Чего стоила игра с длинными, до середины спины, волосами Гарри, такими шелковистыми, но и жестковатыми одновременно!

Чего стоила эта кожа, наверняка ставшая за годы рабства обветренной и грубой, но регулярное мытьё и плавание в термах сделали своё очаровывающее дело, превратив её в мягчайшую, нежную, как у девушки, молочно-оливковую!

Чего стоили его, ещё не обласканные до нужной меры, коричневые, крупные соски в довольно густой поросли чёрных, завитых колечками, коротких волосиков!

Как манила глубокая впадинка его пупка, спрятанная в те же заросли, что у родного, но, увы, изученного Квотриуса, только погуще, пока такая недоступная - время ласкать её ещё не пришло!

Но всё впереди, хотя… Квотриус построил, наверное, прилично за такое время. А когда Хогвартс будет построен, и в нём обязательно будет зачарованный на магию Стихий Запретный коридор, скорее всего… Но Северус не додумал такую важную, как ему казалось, мысль и заснул.

… Квотриус без устали работал и ночью. Он сотворил множество факелов и призвал Стихию Огня, чтобы воспламенить их и сделать неугасимыми при разыгравшейся непогоде. Шёл мокрый снег, сопровождавшийся злобными порывами восточного ветра, обыкновенного в этих местах, влажного до такой степени, что забивались лёгкие и становилось трудно дышать, но Квотриус не сдавался.

Он отлевитировал факелы по расщелинам, не до конца залепленным каким-то придуманным им самим раствором, что не мешало камням уютно пристроиться друг на друге. Они были в достаточной степени сцеплены. Теперь он возводил уже восьмой ярус наружных стен, ожидая наутро Северуса, коий не убоится, но придёт, придёт обязательно, дабы заняться внутренним строительством.

Квотриус видел крепости ромеев, но только снаружи, не побывав ни в одной из них.

А зачем? - достаточно было подогнать орду варваров к одной из них, как из неё появлялись свежие, неуставшие легионеры, которые расправлялись с дикарями с лёгкостию. Но все трофеи принадлежали тем легионерам, которых возглавлял его высокорожденный отец. Посему легионеры, жившие в крепости, не столько убивали, сколько полонили варваров, убивая только самых рьяных, не сдававшихся.

Вообще крепости строились в безлюдных местах, вдали от ромейских поселений, чтобы контролировать максимум местности, заселённой варварами. Поэтому солдатам, отбывающим в них сроки за кои-то неурядицы с сослуживцами, начальством ли в родном легионе, либо за богохульное обращение сотоварищей в веру Распятого Раба и прочие мелкие, временные провинности, давалось время, чтобы стройной когортой, оставив внутри пришедшее на время из городских казарм подкрепление, добраться до ближайшего города на своих двоих, несколько раз помыться в термах и позабавиться всласть, и там, и в лупанарии, и пожрать от пуза в тавернах несвежей, заветрившейся и слегка тухловатой баранины, и выпить такой вкусной и кружащей голову, хоть и вонючей жгучей воды.

Перед посещением города им выдавались деньги, как полагалось наёмникам, чтобы у них были средства поесть, попить и поплясать потом. И они ели, и пили, и развлекались в лупанариях, и с мальчиками, и с обычными для терм услужливыми массажистами, которые драли втридорога за свои услуги. Путаны тоже отрывались на бедных «крепостных» узниках, назначая им огромную цену за ночь, зная, что им, несчастным женщинам, не ведать сна до самого позднего утра.

Жили солдаты всё это время в опустевшей казарме, сменив счастливчиков, которые обитали в городе и пользовались его благами каждый день, покуда денег хватает, а в остальное время жили на казённых харчах.

Потом наступала последняя ночь перед отправлением обратно, и легионеры отрывались на полную катушку и в тавернах, громя всё, что под руку попалось, ибо были пьяны дозела, и третируя путан в лупанариях, набивая им размалёванные рожи. Наутро когорта отправлялась обратно в заточение, а навстречу им шёл полк везунчиков.

Часто между двумя полками на дороге завязывалась драка, но их разнимали ударами хлыста по лицу опытные военачальники.

Лица практически всех легионеров - «крепостников» были в той или иной степени изуродованы шрамами от этих ударов, но, как было известно даже в эти времена, шрамы только украшают мужчину. А вдруг они появились от ударов мечей, копий и стрел варваров, а не получены в похмельной драке с другими солдатами Божественного Кесаря? Сладким путаночкам очень нравились мужчины с боевыми шрамами на лице - вроде, как ебёшься с героем, а не с простой солдатнёй.

Потомственных всадников, за исключением уже ко всему привыкших военачальников низкого пошиба, никогда не ссылали в крепости, поэтому Квотриус спокойно жил в доме отца, пользуясь привилегией наследственного всадника, а, главное, сына крупного военачальника, удостоившегося за подчинение народца уэсх`ке, сиречь уэсге в произношении ромеев, получить золотую фибулу и палудаментума от самого Божественного Кесаря, обитавшего уже не в Риме, а в Медиалануме* * * .