Но не могу я, он сам лезет. О, голова моя! Уж теперь мне не до верлибра вовсе! Хоть в этом счастье, коли не в разрядке, последующей скоро… Если же Гарри мой Гарри промедлит, то поонанирую я сам себе, от меня уж, старого дрочера, не убудет.

- Как больно мне! Уже не до сношенья. Пoслушаюсь я тела своего, и сам, как бы не желалось мне иного, устрою я ему драгоценную сейчас разрядку, а блок сниму ко всем Дементорам, ко Мордреду во пасть!

Да, блоки все сниму, пускай о Квотриусе столь умелом и отзывчивом на ласки любые, и изобретённые самим им, и мною, грешным, думать стану, но голова моя свободной будет ради… Га-р-р-и-и, неподвижного до сих пор, и для самого себя, а вот сие, последнее, столь важно!

Так, вот так, всего ведь несколько движений потребно для меня, дабы излить избыток спермы, коий мучает меня.

И Северус наскоро проделал эти движения к вящему удивлению Гарри. Тот даже хлопнул себя ладонью по лбу за недогадливость и простейшую глупость.

- Прости меня, о Северус, любимый мой, я есть тупой! Нет, я не то хотел сказать. По крайней мере, я ошибся в латыни своенравной опять, в который раз уже, но ты отчего-то не поправляешь моей ошибки. Верно, хорошо тебе сейчас и не до меня, о, я всё понимаю. Ведь кончил ты, излил своё ты семя, как говорят… короче, рим-ля-ни-ны, прости за косноязычие…

Послушай, вот - тупица есть я, непроходимая и мерзкая притом! О Северус, прости меня, молю-у, прости, я умаливаю!

Себя я презираю за тугодумие своё, но не знал-не ведал я, что страстью ты ко мне

пылаешь таковою сильной, что преисполнен ты желанья, что излиться надобно тебе да поскорее, иначе - нет, пойми, не брезгую я! - сам руку протянул, дабы освободить тебя от эякуляйта, рождённого в твоём нутре!

- О Гарри мой Гарри, прошу, во-первых, если уж берёшься ты применять словеса сложные, то, будь добр, обойдись без исправлений, ибо уже устал я исправлять тебя. Надобно говорить: «эякулята». И перестань сбиваться ежеминутно на свободный слог, ты прозой говори, прошу… по-хорошему пока!

Да, и голова болит у меня. И да, теперь тебя я с Квотриусом сравнивать буду… во всём, в каждом движении, в постели совершённом.

Но ты не обижайся - не можно мне иначе блок в голове без боли удержать. Сказывается прошлое моё проклятое, когда, иной раз, по несколько раз в неделю я блок держал высочайший, будучи в гостях у сказки, о коей тебе лучше не ведать. Не для того мы здесь с тобою вдвоём, дабы воспоминаниям о прошлом предаваться. Дай-ка приласкаю я тебя так, дабы страх твой пред соитием исчез полностью, в неге растворившись и вожделении. Хочу я, дабы сам просил меня о большем!

- Так много всего сказал ты, Северус, любимый, что я и не запомнил ни фига.

- А ну, выражаться благопристойно! А то «отсос», фиги уже полетели! Знаю я, что можешь говорить ты черни языком, но будь ласков - не говори со мною так! Да и сам я могу выражаться языком сим и зачастую понижаю излишне пафосный Квотриуса слог, но никогда не злоупотребляю сим.

Не запомнил ничего? Так, что же, повторить тебе сначала?

- Ты говорил о Волдеморте, о том, что голова твоя болит с тех пор от блоков. Это блоки из Окклюменции?

- Ну, разумеется, да! И трудно мне теперь с годами держать блоки сии - переутомил я разум, но хватит обо мне. Иначе вся ночь за разговорами пройдёт.

- Но говоришь ты снова в рифму, о Северус - великий рифмоплёт!

Меня же ты старался отвадить от сего. Что ж, значит, что можно Юпитеру, того нельзя быку? И ты - Юпитер тот, я же не жеребец-трёхлетка, как живописал меня ты в ночь единственную нашу, проведённую без крови… почти, почти совсем без неё, проклятой, не давшей нам соединиться во второй раз, и в третий…

А просто бык, ну, бычок, а ведь бычков отводят на закланье по ромейским законам, ведаю же я сей факт печальный.