И Ремус дождался. К нему подошёл Люциус и сразу, без лишних разговоров, обнял его со спины и положил округлый подбородок на костлявое плечо.
- Ты хочешь трахнуть оборотня. - бесстрастно произнёс Рем. - Просто так, для интереса, чтобы узнать, каково это - быть с пылким нелюдем. Но я тебя предупреждал, я - человек теперь. Так что, я вряд ли интересен тебе. Обычный, невыдающийся ничем маг с очень хорошей родословной и весьма плохой женой. Но пойми - я не женился, если бы по моей и, отчасти, своей вине она не лишилась девственности.
Лорд Малфой внимательно слушал исповедь оборотня - три ха! - считающего себя человеком! Ему было интересно узнать хоть что-то о частной жизни вервольфа, нет, Рема, сейчас, уже скоро станущего его любовником, девственного, по крайней мере, со… стороны задницы. А именно её огладил сейчас Люц, нежно и требовательно сжал полушария, такие маленькие, но очень упругие.
-
- Она заставила меня овладеть ей под Imperio, - продолжал ставший человеком оборотень. - И до сих пор катается на мне, как на пегасе, слепив крылья, но не стреножив. Ей это невыгодно - она далеко не уедет на стреноженном-то. А ей только мой член и нужен. Не заботится она о моём…
- Но ведь находятся и другие… мужчины, которым твой член просто необходим, - промурлыкал Люциус.
Он уже представлял, как медленно будет раздеваться на глазах Рема - любовника на одну ночь - нарочито мучая его видом постепенно появляющегося из слоёв дорогой ткани белоснежного, пышного, сдобного тела.
Люциус знал, что он хорош, что волчку он непременно понравится, ну, а потом - чпоки, чпоки! Он, Люц, может быть, так расщедрится, что позволит неумелому нелюдю влезть на себя и убедиться в собственной несостоятельности, может, даже даст взгрустнуть чуточку, а потом снова - чпок! И так до утра, пока не проснутся, так уж и быть - сегодня и только сегодня можно - в одной постели.
Последнее условие редко выполнялось лордом Люциусом. Чаще всего он отсыпался после непрерывного, выматывающего секса с какой-нибудь молодёжью часа два, потом похмелялся потому, что будила его именно больная голова, а Люциус не любил вкус Антипохмельного зелья, предпочитая всяким зельям пол-стакана огневиски.
В последние две недели он спал не с кем-нибудь, а с самим министром магии Остиусом Иванкой Густавичем, изнурявшем его почти до слёз незавершёнными Люциусом половыми актами, лишь раз за всю очень активную, бурную ночь давая кончить любовнику, но ведь этого так мало!
Сейчас страшно хотелось зарядиться энергией нелюдя, его либидо, чтобы выдержать последующие долгие ночи с Густавичем и такие же долгие утра с сыном, длившиеся до полудня. До этого времени весь дом Малфоев спал. Спал и Густавич.
И вдруг, какое счастье, у Густавича занят вечер с шестого на седьмое мая. Разумеется, именно на этот день и ночь был назначен долгожданный местечковый soirе для своих и, конечно, для Ремуса Люпина.
Наконец-то, Люциус был полностью свободен вновь, да, не от сына, но от Густавича, удачно вложившего златычи в международную торговлю оружием. Сейчас лорд Малфой вытягивал потихоньку капиталы из наркотрафика и перераспределял их в дело министра - тысячепроцентно прибыльное и обеспеченное имиджем Остиуса, который, будучи в отличие от предыдущего министра магии, волшебником с верхним образованием, не позволит себе так скоро после выборов облажаться. Кроме того, оружие было тем недостающим колечком в цепочке связей лорда Люциуса с маггловским, таким богатым миром, в которой торговля наркотиками оказалась всего лишь слабым звеном.
- А она оттрахала меня в задницу, - закончил Рем.
Малфой прослушал почти всю исповедь оборотня, но получил интереснейшую информацию о супруге Люпина. Она, что - гермафродит? Он решил переспросить.
- Твоя жена, Рем, отымела тебя в зад? Как же у неё это получилось? У неё есть пристяжной член?
- Ну да, я же рассказывал тебе о своеобразном использовании Луной, тогда ещё мисс Лавгуд, заклятия Магических Пут.
- Извини, Рем, я задумался о своём, мужском.
- Что же у тебя, Люц, известной подстилки, может быть мужского?! - взревел Ремус.
Он огласил окрестность так, что, казалось, вода в пруду зарябила от неощутимого ветерка. Многие в спальнях проснулись потому, что разговор у пруда, если его можно назвать разговором, а не одиноким, отчаянным плаканьем Люпина в несуществующую сейчас жилетку Малфоя, не услышанным им, завершился откровенным, громким воплем.