Про себя лишь подумал, что в итоге все пришло к тому же, что было призвано исправить. Снова наверх вылезли те, кто всегда горазд примазаться к любому делу, способному дать власть или барыши. К религии направлены стремления и надежды людей, а где стремления и надежды — туда несут деньги.

А где деньги — там неизбежны те, кто их желает. Горланя во все горло, они распихивают локтями скромных и совестливых, занимают самые теплые места и тащат туда своих друзей, создавая круговую поруку.

Но все же новая мораль лучше старой. Жрецы хотя бы больше не каста. Нет более урожденных богослужителей монмоша, дети которых тоже богослужители, и их дети тоже, и невозможно ни для кого иного стать жрецом, а для них самих — кем-то иным, кроме жреца. Бедных и больных больше не считают проклятыми с рождения, наказанными Всеблагим за некие проступки их предков.

Да и человеческие жертвоприношения сошли на нет… их дым было не очень приятно обонять. У Всеблагого не было темных ипостасей, и он уж точно не входил в число «серых» богов, которые лишь условно являются Светлыми или Темными. Он даже не имел разрушительного аспекта, как возлюбленная Аэсса — его делом было исключительно творение и прогресс.

Может, потом, если он все-таки решит основать демиуржество… его не раз уж навещали боги, предлагая стать стержневой ипостасью, ключевой составляющей Вседержителя. Всеблагий давно был достаточно для такого могуществен, он мог возглавить по-настоящему крупный пантеон или достичь окончательного взросления, перейти в конечную стадию божественности… но он все еще не чувствовал себя готовым.

И возглавлять пантеоны тоже не хотел. Усыновлял иных богов и удочерял, имел побратимов и супругу, но большего себе не искал. Слишком сильно желал он творить, всего себя отдавал рождению новых миров — и не хотел поступаться этим ради забот административных и политических.

Оставив Орротоб, он вновь занялся рутинным трудом. Сварганил полсотни звездных систем — из них почти все безмолвные и безжизненные, и лишь в двух посеял прокариотов, а еще в одной — примитивных эукариотов.

Одна из систем оказалась в области существования высокоразвитых космиков — пришлось немного подкорректировать реальность, чтобы по обнаружении сотворенного мира ему никто не удивился. Чтобы посчитали, будто он всегда тут и был, просто прежде никого не интересовал.

А в пятьдесят первой звездной системе Всеблагий сотворил земной рай.

Очередная попытка. Он неоднократно творил и такие миры — счастливые и спокойные, лишенные горестей и конфликтов.

Сегодня на свет появился еще один.

Это была прекрасная планета. С идеальным климатом, сбалансированным и уравновешенным. Не знающая жары и холода, с вечной теплой весной. Выверенная до микрона, без землетрясений, вулканов и ураганов. Вообще без бедствий и страданий.

Все живые существа на ней поглощали солнечный свет, воду и минеральные вещества. Не было ни хищников, ни паразитов, никто не конкурировал за пищу и территорию. Жили они настолько долго, насколько вообще могут смертные — теоретически вообще неограниченно. Необязательно быть подлинно бессмертным, чтобы не знать старости и болезней.

На этот земной рай Всеблагий потратил больше времени, чем на пятьдесят предыдущих систем, вместе взятых. Триста лет он отшлифовывал каждую молекулу, каждую шестеренку этого идеального механизма.

— Они все равно вымрут или начнут жрать друг друга, — раздался ироничный голос Аэссы. — Рано или поздно.

— Я знаю, — ответил Всеблагий, любуясь своим творением.

— Это просто очередной замок на песке. Его смоет первой же волной.

— Я знаю. Не ломай.

— Тебе самому придется все время его охранять и корректировать.

— Аэсса Штормовая, я был богом за десятки тысяч лет до того, как твой отец затащил в пещеру твою мать, — повернулся к ней Всеблагий. — Я все знаю сам.