На это я ответил, что женщины не понимают друг друга. «Графиня по-прежнему красива и хорошо сложена. Этого достаточно, — сказал я, — чтобы у нее не было причин сердиться на меня».

Итак, я пошел в гостиницу, и первым человеком, которого увидел в вестибюле, была графиня, издалека мне крикнувшая: «Подойдите, подойдите сюда, мой спаситель».

Я воспользовался этой возможностью, попросив уделить мне несколько минут ее времени. «У меня есть кое-какие права в отношении Вашей жизни, графиня, так как я спас Вас. Вы пообещаете мне, что не разрушите ее? Наша жизнь так коротка, что сама разрушает себя! Однако, если эта идея когда-либо снова придет к Вам настолько сильно, что Вы не сможете устоять перед искушением, ради всего святого, постарайтесь сделать это вечером, чтобы впереди была целая ночь, а утром никто бы Вас не потревожил».

Она засмеялась. Я никогда не видел ее снова. Она умерла четыре года спустя: говорили, что она покончила с собой, но на этот раз сделала это с большей осмотрительностью, и о самоубийстве возникли лишь подозрения.

Над этой бедной женщиной тяготело проклятие. Ее сын, молодой человек, не достигший семнадцати лет, повесился[106].

Ее дочь, княгиню Щербатову, с сыном и дочерью убили большевики[107]. Судьба ее сестры, Софии Володкович, о которой я только что говорил, оказалась еще более трагичной. Потеряв мужа (малоинтересного, впрочем, человека), ей довелось видеть, как ее единственный сын [108], очаровательный молодой человек тридцати лет, склонный к наукам и одаренный большим интеллектом, заболел, и в результате этой болезни постепенно потерял рассудок. Но судьба доставила этой бедной женщине еще большую беду. Этот ее сын, влюбившись в полячку, которая была его сиделкой, не пытался скрыть, как сильно его раздражала мать своей ревностью. Можно понять муки бедной матери. Мало того, что она не могла посвятить себя обожаемому сыну, она не смела подходить к нему из-за страха обострить его болезнь. Молодой человек, в конце концов, умер. А мадам Володкович была убита в железнодорожном вагоне во время поездки из Одессы в Краков, где жила[109].

Вид Лондона для внука Павла I

Блестящий и весьма любезный Великий герцог Карл Александр Саксен-Веймар (внук российского императора Павла)[110] однажды навестил меня в Венеции, сказав, что хочет взглянуть на мои работы.

Великий герцог Карл Александр Саксен- Веймар-Эйзенахский

Я показал ему много акварелей, которые он внимательно осмотрел, и особенно восхитился большой акварелью, представляющей Флит-стрит в Лондоне (единственным видом этого города, мною написанным), не купленной сразу. В самом деле, она не смотрелась среди акварелей, представляющих Венецию и Каир.

«Вам действительно она нравится, Ваше Высочество?»

«Чрезвычайно нравится, говорю Вам это совершенно искренне».

«Тогда Вы позволите мне подарить картину Вам?»

Это предложение показалось ему настолько неожиданным, что он, казалось, не знал, должен ли его сразу принять или как-то объясниться.

«Я предлагаю Вам ее при одном условии, Ваше Высочество: Вы должны держать ее дома и не отправлять на какую-либо выставку».

«А я, — сказал он, — приму ее при том условии, что когда Вы приедете в Веймар и Вам понадобится студия, то ее Вам предоставят в Академии».

Дочь Великого герцога, принцесса Рейсс[111], с которой я познакомился у Великой княгини Елены Павловны[112] в Петербурге, заверила меня, что ее отец сдержал свое обещание и никогда не позволял выставлять эту акварель, несмотря на постоянные требования желавших ее видеть людей.

Однажды любезность Великого герцога поставило меня в довольно затруднительное положение.

Проработав весь день в гондоле, я возвращался примерно без четверти восемь, когда обнаружил записку месье де Палесьё, где говорилось, что Великий герцог просит меня отобедать с ним в отеле «Британия». Я немедленно отправил ответ, прося месье де Палесьё извинить меня, поскольку приглашение Великого герцога пришло не раньше, чем без четверти восемь. Моему посланнику потребовалось двадцать пять минут, чтобы пойти туда и вернуться. Когда он прибыл, он объявил мне, что Великий герцог сказал, что меня ждут. Я уже был в постели — что мне оставалось делать? Мне пришлось вставать, бриться и одеваться в неописуемой спешке: я добрался до отеля почти в девять часов. Там я обнаружил Великого герцога, месье де Палесьё и адъютанта, прохаживающегося по комнате, где уже давно был накрыт стол…