Книги
Палаццо Волкофф. Мемуары художника
«Мне не нравится лицо Аполлона, — сказала княгиня. — Не могу согласиться, что во всем человечестве нет лица более прекрасного».
«Это вопрос вкуса, — ответил я. — Лично мне не нравятся его ступни — они кажутся мне слишком большими; но я прекрасно могу понять, как Винкельман[96], живший в Баварии, где у мужчин нет шей, а есть огромные животы и толстые лодыжки, был в диком восторге при виде Аполлона».
«Я не знаю, существует ли страна, где один человек был бы наделен всеми прекрасными частями человеческого тела, какие мы находим по отдельности в разных странах. Каковы шея и грудь гречанки по сравнению с теми, что можно увидеть в Египте? Каковы руки греческих статуй по сравнению с руками, которые можно увидеть у женщин в Европе? Какие у них ступни по сравнению с
Княгиня засмеялась и погрозила мне пальцем. Мы были молоды тогда…
Когда четыре года назад я услышал[97], что ей исполнилось восемьдесят лет,
«Дорогая и сиятельная княгиня,
эта туфелька, которую я посмел снять с Вашей ножки более сорока лет назад и которая напоминает мне о невероятной красоте самой маленькой ступни, когда-либо увиденной миром, никогда не переставала вызывать восхищение у всех, кто имел честь видеть ее. По мере того, как я старею, я становлюсь всё более и более чувствительным к красотам, которые природа время от времени благосклонна дарить нам, и мое чувство благодарности к ней возрастает с каждым разом, когда я смотрю на прекрасную шкатулку, хранящую это чудесное творение. Посылаемая мною фотография доказывает, что, несмотря на все ужасы, через которые прошла Европа, маленькая туфелька всё еще в порядке. Шкатулка, где она находится, служит ее саркофагом, а после меня она будет собственностью членов семьи, которые будут обязаны сохранять эту реликвию.
Большевики конфисковали прекрасную собственность, унаследованною мною в начале этого века от моего дяди; они истребили и разрушили все; но я благополучен и всё еще богат, потому что у меня есть дом в Венеции и Ваша туфелька. Позвольте мне поцеловать Ваши руки, дорогая княгиня, со всей глубиной привязанности и восхищения, которые всё еще любит чувствовать восьмидесятилетнее сердце.
Волков-Муромцев»
Гранд-отель «Британия»
Отель «Британия» [98] был самым модным отелем Венеции в те дни. Три иностранца, мои друзья, поселились там, а именно — князь Франц Лихтенштейнский[99], князь Четвертинский[100] и граф Ламсдорф[101]. У князя Лихтенштейнского были комнаты на нижнем этаже, у князя Четвертинского — на полпути вверх, а у Ламсдорфа — на первом этаже. Это были молодые холостяки, много времени проводившие вместе, но не имевшие ничего общего. Первый, брат правившего в Лихтенштейне князя, был красивым молодым человеком, несмотря на слишком высокий рост. Иногда в шутку он появлялся в гостиной мадам де Пилат на четвереньках.
Второй, которого весь город называл «Четт», был русским, но походил не на русского, а на кавказца. Он был близким другом княгини Меттерних, и его видели только в ее доме. Третий имел слабые легкие и все врачи давно оставили попытки его излечить, но он продолжал жить. Ламсдорф, весьма умный, изысканный, с аристократическими убеждениями, жил в этом отеле в течение нескольких лет, имея лучшую комнату, с прекрасным балконом и великолепным видом. Он был крупным землевладельцем в Курляндии и сам управлял всеми своими делами, тщательно ведя переписку со своим агентом. Однажды он написал в
Однажды директор отеля, человек по имени Уолтер, осмелился сказать ему после долгих колебаний, что его номер давно обещали некой семье из Гамбурга. Эта семья должна была прибыть через неделю.
Можно представить ярость Ламсдорфа. «Что?! Тот, кто каждый год живет в одной и той же комнате, приезжая в Венецию, должен быть изгнан из нее из-за семьи из Гамбурга, вероятно, какого-то богатого торгаша, предложившего больше, чем заплатил я!»
Уолтер просто убежал и сказал всем, что единственный ответ, который Ламсдорф соизволил дать, — это жест намерения найти свой револьвер! Не зная, как действовать, Уолтер приказал своим людям больше не подавать графу еду.
Услышав это, несколько женщин стали развлекаться тем, что принялись кормить Ламсдорфа. Герцогиня Ноче и ее сестра Амелия Мочениго привозили ему еду в своей гондоле под балкон отеля. Затем Ламсдорф бросал дамам веревку, к которой они привязывали корзину, полную провизии, и он перетягивал ее на второй этаж. Уолтер не мог воспрепятствовать этому процессу, заставившему всех в городе несколько дней заливаться смехом. На третий день он отправился к Ламсдорфу, чтобы сказать ему, что история с семьей из Гамбурга была неправдой, но он был вынужден придумать ее, чтобы не разглашать тайну прибытия Великого князя Константина[102] из России, а комната Ламсдорфа была лучшей в отеле и ему нечего было предложить Великому князю. Услышав это, мой друг, который был самым русским из всех известных мне дворян прибалтийских провинций, после того, как устроил нагоняй Уолтеру за то, что тот не сообщил ему правду, немедленно покинул «Британию» и отправился в отель «Даниэли».
Печальные судьбы дочерей графини Марии Потоцкой
Однажды в семь часов утра я получил письмо от моей дорогой мадам Софи Володкович: она приехала в Венецию вместе со своим мужем и сестрой — графиней Строгановой, урожденной графиней Потоцкой, и умоляла меня прийти как можно быстрее в отель, где они остановились.