– Но я бы, наверное, всё равно остался. Управление судоходства до сих пор не разрешает женщине работать смотрителем маяка. Так что после смерти моего дяди Сунниву попросили бы покинуть остров. Вместе со стариком Арне.

– Дедушкой Арне?

– Да. Он умер больше двадцати лет назад. Ему было девяносто, и почти полжизни он ходил только с палкой либо сидел неподвижно, вглядываясь в одну точку.

Сверре больше ничего не рассказал об Арне Бьёрнебу. Ему вообще не нравилось разговаривать о нем. Он отлично помнил время, когда только поселился на острове, еще при жизни деда. Ему хотелось быть полезным, помогать и заботиться, но не потому только, что это необходимо, а скорее из-за юношеских амбиций, которые переполняли его и Элизу. Но жизнь со стариком-инвалидом оказалась трудной, и Сверре всё чаще задумывался, как же Суннива так долго справлялась одна. Деда нужно было кормить, одевать, купать, исполнять его прихоти и выносить его приступы гордости, когда у него вспыхивали глаза (единственное, что оставалось в нем подлинно живым) и он возмущался, что с ним обращаются как с ребенком, хотя прекрасно осознавал в эти моменты, что в самом деле стал беспомощен, как дитя. Всё это было невыразимо тяжело. И когда смерть забрала старика, Сверре воспринял это как мучительное облегчение. Он помнил всё – до мельчайших подробностей, но не хотел делиться такими воспоминаниями.

– А твоя жена, – спросил Бундэвик, – она легко согласилась переехать на остров?

– У нее не было другого выбора.

– Всё же ей пришлось оставить работу учителя!

– Она закончила учебный год, а потом попросила найти ей замену. Но она никогда не переставала учить.

– Как это?

– Позже она учила наших детей – Агнес, Мортена и Хедду. А сейчас пришла очередь внуков – Карин и Сюннёве. Класс, скажем, небольшой, но зато они могут похвастаться собственным учителем! Целые деревни только мечтают о таком!

– Тебе повезло, – согласился Бундэвик.

– И не только в этом, – уточнил Сверре. – Ну что, видишь теперь?

– Ты создал идеальный маленький мир, – сказал Бундэвик, и Сверре уловил в словах друга некоторый сарказм.

– Не бывает ничего идеального. Ты работаешь в газете, следишь за жизнью и прекрасно это знаешь. Я ничего не создавал. То, что вокруг меня, – наш общий труд: мой и моих родных.

Бундэвик снисходительно кивнул. Он не собирался вступать в бесплодную дискуссию. Им обоим было под пятьдесят, каждый жил со своим прошлым.

– Твоя сестра тоже, кажется, учительница, – произнес он, меняя тему. – Я что-то плохо помню.

– Всё ты правильно помнишь. Она работала учительницей.

– А потом вышла замуж?

– Она была замужем, да. Но я не об этом. Дело в том, что она умерла.

– Прости, друг.