– Боже мой! Может, лучше не надо?

– Подожди. – Суннива взяла ее за руку.

– Нет, правда. У меня кружится голова.

– Иди не спеша. Держись за меня.

Галерея представляла собой деревянную площадку с тонкими железными перилами, висящую над пустотой. С высоты строения под маяком казались игрушечными. Со всех сторон – вода, то тихая, спящая, то взволнованная быстрыми лодками…

– Как же красиво, – прошептала Элиза. Одной рукой она хваталась за стекло фонаря, другой – за Сунниву, успокаиваясь от ее присутствия. Так всегда и было: рядом с крепкой и сильной Суннивой всем становилось спокойнее.

– Мне нравится приходить сюда, – сказала Суннива. – Кажется, можно взлететь. А знаешь про китов? Если увидишь кита, нужно закрыть глаза, скрестить пальцы и загадать желание. А потом открыть глаза, и, если кит выпустит воду, желание сбудется!

Элиза кивнула:

– Когда увижу кита, обязательно загадаю.

– Папа говорил, это любимое место дедушки Арне.

– Скучаешь по нему? – спросила Элиза. Она неотрывно смотрела Сунниве в глаза – большие, цвета свежескошенной травы, – чтобы только не видеть пропасть внизу.

– Иногда. Ты же знаешь, он под конец уже не говорил и не слышал ничего. Но я с ним разговаривала.

– О чём?

– О себе, о том, как прошел мой день. О том, как я люблю бывать на маяке, о птицах – как, пролетая здесь, они едва не касаются меня крыльями, о приливах, течении и его рисунках на поверхности воды, о небе, которое когда-нибудь точно обрушится на пролив и на лодки. Почему оно вообще не падает? Ты знаешь, на чём держится небо?

Элиза улыбнулась.

– Нет, не знаю, – и сказала тихо: – Наверное, без Бога не обошлось. – И вслух спросила: – А тебе никогда не казалось, что старик… понимает всё, о чём ты говоришь?

Суннива задумалась.

– Сложно сказать. Иногда – да. А иной раз… беседовать с ним было всё равно что разговаривать с кустом. – Она тихонько рассмеялась и тут же пожалела, что позволила себе такую шутку. – Только не подумай ничего плохого. Я имела в виду, что…

– Не волнуйся. Я всё понимаю.

Иногда Суннива казалась наивной или даже глуповатой. На самом деле в ней была какая-то особая, незамутненная чистота. И ее честность и искренность проистекали из этой невинности.