«Я получил задание от нач. 8-й ДКМ при 26 о/м Петрополя тов. Н. Е. Неразберихиной посетить кв. 3 д. 5 по 9 Кривой Безжалостного острова Петрополя и опросить живущих там соседей.
То, что у тов. Неразберихиной имеется материал из прокуратуры Безж. р-на, поданный туда одной из живущих в квартире женщин (В. А.), она мне не сказала. Участковый уполномоченный ЖЭК-8 капитан Драчена это задание тов. Неразберихиной мне санкционировал, но сначала в разговоре со мной отрицал, что знает что-либо о «деле Осталовых», а затем, санкционировав мне поручение тов. Неразберихиной, не сообщил мне о том, что в этой квартире был лично и с подательницей заявления в прокуратуру Безж. р-на (В. А) беседовал. Тов. Неразберихина, давая мне данное поручение, одновременно сообщила, что данное дело назначено к разбирательству в товарищеском суде ЖЭК-8, что в этой квартире идет какая-то старая тяжба между живущими там учеными по каким-то старым научным делам.
Выполняя это поручение, в тот же день я лично подробно побеседовал со всеми жителями этой квартиры, которые вечером были дома, и ознакомился со всеми документами, которые мне пожелали показать, и должен прежде всего со всей решительностью здесь заявить, что решительно никаких споров между научными работниками по каким-либо научным вопросам здесь никогда не было и нет сейчас.
На основании личного знакомства с жителями этой квартиры и разговоров с ними я пришел к твердому заключению, что одна из жительниц этой квартиры, подавшая заявление в прокуратуру Безж. р-на Петрополя (В. А.), или психически больной человек (шизофреник, страдающий манией преследования, что считаю, совершенно необходимым немедленно установить судебно-медицинской экспертизой), или преступник, сознательно, в течение многих лет, отравляющий жизнь всем другим жителям этой квартиры.
В квартире этой 4 жилые комнаты. Жители 3-х из них состоят между собой в каких-то степенях близкого или дальнего родства (в их числе и В. А., о которой я уже написал здесь выше), в последней же из этих комнат живет не состоящая с ними в родстве старая женщина, три тетради дневника которой, переданные ею мне при посещении этой квартиры, здесь прилагаю. Изучение этого дневника, предпринятое мною уже после указанного посещения, полностью подтвердило вынесенное мною сразу после указанного посещения заключение и, считаю, его полностью обосновывает: изоляция В А. в сумасшедший дом, если судебно-медицинская экспертиза признает ее психически ненормальной, или если она здорова, то по приговору районного народного суда в исправительное заведение для преступников за систематическое многолетнее издевательство, травмирование и лишение нормальных условий социалистического общежития остальных жителей этой квартиры (в том числе детей, подростков и ветеранов труда — пенсионеров, живущих здесь) только и может, считаю, сейчас кардинально улучшить, оздоровить обстановку в этой квартире, что необходимо сделать немедленно.
Общественный инспектор-воспитатель ДКМ при ЖЭК-8
В связи c крайне неблагоприятной обстановкой, сложившейся в нашей квартире и особенно обострившейся на протяжении последних двух лет, я чувствую, что я значительно теряю свою работоспособность и не в состоянии так, как это нужно и как бы я хотела, выполнять все то, что требуется по работе. Это объясняется тем, что я могу работать только дома, так как я не могу оставлять без присмотра своих трех старушек — 86, 81 и 80 лет, — одну глухую и двух почти слепых, — и своих сыновей, а дома я сейчас почти полностью лишена возможности спокойно работать. В связи с этим я вынуждена подать заявление об уходе по собственному желанию, дав Вам возможность подобрать сотрудника, который бы полностью мог количественно выполнять запросы Вашего учреждения.
Прошу меня уволить по собственному желанию.
«Не сообщайте ему день суда, — наказывает сыновьям Осталова. — Из-за своего стремления к объективности дядя Лева может наговорить лишнего». Мальчики не говорят и в понедельник идут втроем: они и Анна. Мариана Олафовна все принимает слишком близко к сердцу, и ей этот вечер может дорого обойтись. У Кати наверняка будет истерика, и на неделю она окажется выбитой из колеи. Софья Алексеевна, по всеобщему мнению, впала в детство, да и глухая. О Невенчанной и говорить нечего — панически боясь Варвару, она живет у знакомых. Они идут втроем.
Зайдя в Красный уголок, Осталовы осматриваются. Народу немного. Жильцы их дома — здесь. Они — за Осталовых. Друзья семьи. Тоже — за них. Общественники. Они — за Осталовых. Несколько незнакомых. Эти, наверное, за Варвару. А может быть, нет. Просто любители судов. Им, очевидно, интересно принимать какое-то, пусть косвенное, но все же участие в решении чьей-то судьбы. «Решении» — громко, но все же суд.
За судейским столом — четверо. Седой и дряблый, с молодецкой прической, в морской форме с наградами на груди. Держит бумагу, и лист вибрирует в его руках, потому что руки трясутся и лицо — тоже. «Пляска святого Витта», — шепчет старший брат Диме, и оба смеются. Офицер вскидывает мутные глаза — недоволен. А как почувствовал?
Второй — с половиной черепа. Вместо нее — пластина. И глаза нет. Стеклянный, словно наугад, в пластину вмонтирован. Зеркальце у него, чтобы все видеть, в него смотреть, отражающее.
Третий — с лицом, кем-то поеденным. Нос его как кусок сырого мяса.
Четвертая — женщина. Старая. Ссутулилась. Платком повязана голова. Он — держит челюсть. Развязывается — и челюсть нижняя отваливается, падая старухе на грудь. Она не спеша завязывает и сутулится еще больше, склоняет голову, пытается опереть о грудь подбородок. Это получается, и она придвигает к себе бумагу и авторучку. Пишет. Иногда, для старухи неожиданно, из пальцев ее выпускаются когти и рвут бумагу, и царапают стол. Она меняет лист и поглаживает свои руки, будто баюкает. Когти убираются.