– Все, все здесь. От банка, что вы говорите, вчера самый главный их прибыл. Так – смех и грех. Всей командой пошли они в бар на пляже и прихватили певца этого – Лапулиса. Так этот чудик, рассказывают, там нажрался, разбил столик, кресло, а пепельницей ещё и голову охраннику. Его сегодня уже увезли в аэропорт, от греха подальше. Шкодный, чертяка, оказался. Часом, не знаете, товарищ Маркин, за какую партию он поёт?

Иосиф промолчал. Его попутчики тоже ничего конкретного не могли сказать и лишь в сомнении пожали плечами.

– Наверное, за власть, – предположил сплетник. – Они себя вообще нагло ведут. То ли дело мы, стойкие реверсисты. А, товарищ Маркин? – ища поддержки, обернулся и подмигнул Иосифу активист.

– Смотрите на дорогу, – строго посоветовала ему Лизонька, когда верный сторонник Уссацкого за разговором проскочил перекрёсток на красный свет и получил в ответ шквал гудков от слабонервных автомобилистов. – Не хватало, чтобы вы нас тут всех угробили.

– Звиняйте, мадмуазель. Всё под контролем.

– Какой-то дурачок нам попался, – шепнула Лизонька Гроту. – Смотри, чтобы он нас куда-нибудь не завёз.

– Не завезёт, Лизок. Ты лучше глянь – красота какая. Сейчас проедем по нашим с Ёсиком местам.

Машина резко свернула на узкий серпантин. Лизонька вскрикнула и вцепилась Алексею в руку.

– Что ж вы, бабы, такие пугливые. А я тут раньше, прикинь, с закрытыми глазами летал. Были времена…

За годы, что Маркин и Грот промышляли на чужой стороне, их родной город ещё глубже погрузился в буйную приморскую фауну. Только ободранные фасады новостроек и старых многоэтажных домов бестолково выглядывали из вечной зелени, выставляли себя напоказ, как не ведающие стыда блудницы.

Дамы с собачками уступили место братве с ротвейлерами, и эта неравноценная замена заставила трудовую аристократию искать места для заслуженного отдыха у других берегов. Иосиф знал о переменах и боялся, что встреча с любимым городом не будет для него приятной. Он сидел, упершись лбом в стекло, и с удивлением всматривался в родные, легко узнаваемые уголки.

Привычка разглядывать городские особняки, строившиеся когда-то для всеобщей радости, с годами не пропала в нём. Только теперь Маркин знал с чем сравнить знакомых каменных красавцев. На лазурном берегу он вдоль и поперёк рассмотрел умопомрачительный особняк Варфоломея Плёвого и был настолько подавлен его роскошью, что заболел и несколько дней не мог проронить ни слова. В тех же благодатных краях он подсмотрел скрытую от глаз однопартийцев трёхэтажную красавицу Гарика Леонтьевича Уссацкого. И уж точно у него не повернулся бы язык сказать гадость о недвижимости, принадлежавшей авторитетному Серёже Соскоку.

Маркину было с чем сопоставить и, к своему огорчению, он вынужден был признать, что архитектурный антиквариат лучше сохранился в чужих южных широтах.

Родные, давно знакомые ему особняки, как и прежде, таращились большими окнами, но кое-где их обновлённые глазницы взирали на мир с несвойственным им равнодушием. Казалось, они перестали замечать проезжавших и шедших мимо людей. Что-то настоящее и единственно правильное навсегда исчезло из их знакомого облика. Что именно – до конца понять было трудно. Да и тяжело это становилось сделать: выросшие рядом хвойные исполины своей пышной кроной затмевали чистые линии серых фасадов.

Ничего не сталось лишь с незатейливыми городскими заборами. Казалось только, что их стало ещё больше. В одних местах они были обязаны своим существованием остовам отслуживших железных кроватей: спинкам и сеткам, в других – ошмёткам старых металлических и черепичных крыш, а то и простой колючей проволоки, натянутой на частокол из кем-то выброшенных при ремонте половых досок. Наперекор времени, безыскусная ограда продолжала оберегать уютные дворики, не боясь за своё будущее. Для Иосифа нагромождение давно отслуживших предметов не казалось чем-то ужасным. Ведь не кажутся убогими птичьи гнезда, слепленные из веток, палочек и еще неизвестно чего?