– Плохо, – досадливо покачал головой спонсор. – Пусть она для будущих интервью будет Раей или вот: Клавдией Спиридоновной. И говори, что ты её почти не помнишь. Мол, знаешь о ней лишь то, что была она, допустим, цирковой артисткой, родившей тебя от красавца жонглёра, уже имевшего семью и троих детей. А? Соблазнитель, типа, страдал от двойственного положения, но желание стать родоначальником династии жонглеров-эквилибристов не позволило ему уйти от жены и собственных чад. Вот в таком вот плане…
– Гениально! Сюда можно добавить, – вмешалась в разговор помощница Плёвого, Лизонька, – что он не мог нарушить слово, данное покойному отцу, мастеру вольтижировки, завещавшему сыну прославить фамилию.
– Правильно девочка говорит. Ты слушай её, она глупостей не посоветует, – одобрил бизнесмен. – Дьявол, дорогие мои, как и прежде, – в деталях.
Подробностей становилось всё больше, и были они, на вкус Иосифа, одна чудовищней другой. Маркину пришлось узнать, что, когда ему было четыре года, его мать разбилась, упав с трапеции из-под купола цирка. Маленького Ёсика больше некому было защитить. Сироту обижали старшие мальчишки, надсмехались взрослые. Всё своё детство он провёл с цирковыми зверями, единственными живыми существами, которые любили несчастного мальчугана и всегда радостно возбуждались при его появлении.
– За кого он меня принимает? – пробовал возмущаться Маркин, когда к вечеру друзья завернули в гостиничный бар. – Ладно, ты денег даёшь, но нельзя же людей так, через колено, ломать. Как я после этого матери в глаза посмотрю? Ведь, по ходу, я отказываюсь от неё, от самого родного, что у меня есть. Мерзость! Мерзость! Мерзость!
На последнем слове Иосиф с силой ударил кулаком по столу, заставив вздрогнуть немногочисленных посетителей заведения. Встрепенулся и строгий, анорексичный бармен. Вытянув свою тонкую шею, он вопросительно посмотрел в сторону русских, которые выпили уже по четыре пинты пива, но ещё ни разу не ходили в туалет.
– Кочумай. Маман сама от тебя откажется, когда ей скажут, что ты на сцене вытворяешь, – подлил масла в огонь Лёшка. – Что уж тут причитать? Взялся за грудь – говори что-нибудь.
– Даст Варфоломей денег, – продолжил он зловещим шепотом после небольшой паузы. – Вижу, что даст. Глаз у него загорелся. А кто нам платит, тот нас и танцует. Это, как в кабаке. Так что расслабься, сиротинушка. Теперь нужно идти до конца.
Грот тайком посмотрел на бармена, достал из внутреннего кармана пиджака бутылку «Столичной», купленную в duty-free ещё перед вылетом, и быстро плеснул её содержимое в оба бокала.
II
Яхта Варфоломея Плёвого покачивала кормой на волнах томной средиземноморской гавани. Лучшего места, чтобы «забабахать хэппенинг», как утверждала утонченная Лизонька, придумать было невозможно.
– Устроим так, что сам папаша Кейдж5 в гробу перевернётся.
Помощница Варфоломея имела диплом платной бурсы и знала много из того, что обыкновенному человеку не нужно было знать и даром. В её головке, кроме профильных сведений, причудливо умещались фамилии, родственные связи и даже точные размеры одежды многих иностранных знаменитостей, не смевших в своё время даже помыслить, что творимые ими при жизни шалости станут темой серьёзного изучения в элитных заведениях, созданных в далёкой стране на базе бывших «красных уголков» вчерашними институтскими лаборантами и лекторами общества «Знание».
На вопрос Маркина: «Кто такой Кейдж?», Лизонька коротко и с вызовом ответила: «Это круто!».
– Я уже всё придумала. Люди будут на ушах стоять, – торжественно сообщила креативная помощница перед подписанием контракта.
Однако Иосиф, тяжело переживавший факты из своей новой автобиографии, захандрил. Своим поведением он более походил на обиженного школьника, которому учитель не дал шанса ответить на выученный урок, чем на заинтересованного в чужих деньгах переговорщика. Маркин всё больше помалкивал. Когда же возникала потребность узнать его мнение по какому-то вопросу, он в задумчивости отворачивался к окну и на некоторое время прекращал с угрюмым видом ковырять зубочисткой под ногтями.
Отдуваться приходилось Гроту. Тот уже предвкушал финансовую благодать и торопливо, без раздумий, соглашался на любую блажь со стороны спонсоров.
– Чего ты куксишься? Ведь люди дело говорят, – убеждал друга Алексей. – Они же не отнимают у тебя идею? Нет! Наоборот, дают под неё бабки. Хотят гнуть свою линию? Флаг им в руки! Во всяком случае, я не вижу в их требованиях ничего такого… смертельного. Я понятно излагаю?
Иосиф и сам видел, что под напором Лизоньки и Плёвого его задумка обретала конкретные, хотя и неожиданные очертания, превращаясь с каждым шагом в нечто другое, отличное от того, что он замышлял. Агрессивная манера спонсоров вести дела порождала в бедном актёре страх, а предлагаемые ими творческие решения – ревнивое отторжение. Переваривал Маркин жестокую логику чужбины медленно и тяжело. Свалившиеся мучения помогала ему терпеть одна только надежда на скорый выход из неизвестности и гнусного небытия.
Дебют обещал получиться оглушительно громким и держался на нём, Иосифе Маркине, а точнее – на его незаурядном актёрском таланте. Придуманная Лизонькой история про Стеньку Разина и сорок красавиц, которых на вертолёте Варфоломея спасает «Писающий мальчик», приглянулась Иосифу. В ней была драматургия, замешанная на извечном противостоянии добра и зла.