Никто, к счастью, Арину до сих пор ни в чем не обвинял – но она все равно мысленно сочиняла оправдания. Вдруг тот же Пахомов вот прямо сейчас призовет ее для доклада – а чем это ты, Вершина, занимаешься? Причем отнюдь не только в свободное от исполнения непосредственных обязанностей время. Ай-яй-яй! Тебе что, работы не хватает? Так это можно быстро исправить. К счастью, начальник, если и знал что-то – Арина в том почти не сомневалась, суровый ППШ, кажется, знал о делах в своем подразделении абсолютно все и, возможно, даже умел видеть сквозь стены – однако пока что смотрел на ее самодеятельность сквозь пальцы.

Самодеятельность… Эх, если бы действительно можно было обойтись исключительно собственными силами!

Вот лежат перед ней сразу две пули: одна в пакетике с этикеткой, другая – в криво вырезанном куске березового ствола. Да, не исключено, что никакого отношения к делу Любавина эта пуля не имеет, как-никак места охотничьи, и стреляют там много. Но про еще три «деревянных» пули егерь сказал, что они явно слишком свежие, а еще парочку, ткнув в них гигантской рукавицей, забраковал как «явное старье». А вот эта оказалась подходящей. Береза, кстати, была смешная: складки и трещины на стволе образовали угрюмую морду. Морду Арина сфотографировала – не столько в интересах следствия, сколько на память. Хотя и в интересах следствия тоже – мало ли, вдруг когда-то все-таки придется доказывать правомерность изъятия. И протокол изъятия оформила – егерь и Денис, с которым она гуляла по лесничеству, подписались как понятые – все честь по чести.

И что, признать, что добытая с такими ухищрениями деревяшка с металлической «начинкой» не имеет отношения к делу?

Нетушки. Эту линию надо отработать до конца. То есть – сравнить эти чертовы пули. Любавинского карабина у Арины, конечно, нет, тест отстреливать не из чего, зато есть копия экспертизы по смертельной пуле: слева она, справа контрольная, все аккуратненько совмещается, вуаля – идентификация. А у Сурьмина в компьютере наверняка и более подробные снимки сохранились, да скорее всего, и сами контрольные пули до сих пор в пулегильзотеке лежат. Вот только захочет ли он возиться?

Вообще-то можно было попросить помощи у Адрианы Георгиевны – чтоб сделали побыстрее… Это было очень соблазнительно. Однако после недолгого размышления Арина помотала головой. Нет, не годится. Сравнивать-то пульки придется не совсем официально, а точнее – и вовсе неофициально. Адриана вряд ли откажет, но она, хоть и криминалист высшей марки, и профессионального любопытства в ней навалом, так что заковыристая загадка просто не может оставить ее равнодушной, а все же… начальник есть начальник. Вдруг она на каком-нибудь совещании Пахомову лишнее слово скажет? И так уже заметила, что Арина к Оберсдорфу зачастила.

Оставалось одно: попытаться уговорить Сурьмина. В конце концов предыдущую-то баллистику он же делал, а с профессиональным любопытством у него тоже все в порядке.

– Ты что думаешь, у меня дома филиал лаборатории? – угрюмо буркнул баллистик, когда она до него дозвонилась.

– Ну Арсен Федотович, – заканючила Арина. – Я просто принесу, чтоб в лаборатории не светиться.

– Надо же, какие тайны… Ладно, приноси, – он назвал адрес. – И не пугайся.

Ура! Не отказал! Раз согласился, чтоб она «материал» к нему домой принесла, значит, и сравнение сделает – не выбросит же. И, кстати, что это он такое странное сказал про не пугаться? Можно подумать, Арина частного сектора никогда не видела.

Ничего страшного на застроенном кривоватыми домишками «пятачке» между торчащими вокруг девятиэтажками не наблюдалось. Заборы – иногда глухие, чаще хлипкий штакетник – калитки с прорезями почтовых ящиков и разномастными цифрами адресной нумерации. На сурьминской калитке номер был белый, аккуратный, сама калитка выкрашена веселенькой зеленью. Во дворе возле здоровенной дождевой бочки копошилась замотанная в платок старуха. Платок когда-то, видимо, был расписным, но теперь потемнел, пышная бахрома уныло обвисла. Чистая баба-яга, подумала Арина.

Едва завидев ее, баба-яга оживилась, заулыбалась, разрумянилась, сразу помолодев лет на двадцать. Цепко обхватив девушку за талию, она потащила ее к крылечку:

– Пришла, деточка? Вот и наконец-то! Красавица наша! Сейчас живо-дело банька готова будет, я мигом, не сумлевайся! Бабки наши в банях рожали! И порядок был! А то ишь, завели какие-то дома специальные, одна грязь от них! В баньке-то – милое дело… И перина – чистый пух, ни единого перышка, будете как в раю на облачке…

– Мама! – устало окликнул появившийся на крыльце Сурьмин. – Это не Ксана, это с работы.

– Да как не Ксана, чего ты балаболишь… – баба-яга замахала руками в разнокалиберных перчатках: на правой – рыжей заскорузлой замши с грязной меховой оторочкой по запястью, на левой – синяя, почти новая, с белым «норвежским» орнаментом.

Но баллистик сноровисто высвободил Арину из цепких объятий и увел в дом.

– Как Ксанка моя родами умерла, так она и тронулась, – поморщившись, объяснил он. – Уж так внуков хотела, а ждали-то сразу двойню… оба не выжили. И Ксанка моя с ними. Вот мать с тех пор каждую заглянувшую во двор девушку Ксанкой и считает. Восьмой год уже. Ты не пугайся, она безобидная. Сейчас поплачет и опять пойдет баньку готовить, невестку беременную дожидаться. И откуда ей эти роды в баньке втемяшились? Сама-то в роддоме рожала, а поди ж ты… Ладно, пустое. Что у тебя?

– Вот, – Арина протянула пакетик и деревяшку, в трещине которой поблескивал металл. – Старая идентификация и еще одна пуля. Надо сравнить.

– Ты бы хоть намеком объяснила, чего так таинственно? – Сурьмин недоуменно вздернул левую бровь. – Надо – сравним, – он повертел в руках березовую «пирамидку». – Вот молодец, с носителем изъяла. А то наизвлекают своими кривыми ручками, а после обижаются, что результаты баллистической, видите ли, сомнительные. Сами помнут, поцарапают, а эксперт виноват, – ворчал он не сердито, а скорее по привычке. – Ага, а вот этой охотника застрелили, да?