– Вестей с фронта не было, радуются фрицы, – сообщала Марфа. Елена понимала, что пока их верх. На своих наделах работал и стар и млад, дел было в не впроворот, люди приспосабливались к новому порядку, в деревне осталось несколько гитлеровцев да Тетень, который слонялся по деревне. Вечером люди шли в клуб, он был битком как и в мирное время, гармонист играл то вальс, то барыню, то фокстрот. Приходили и немцы, они пиликали на губных гармошках. Наигрывали «Катюшу». Народ танцевал, забывая о войне. Марфа в пустой хате стояла перед иконами на коленях и молилась за сына, за Василия. А он сидел в землянке, весь день выносил на себе раненых, болота начали подмерзать, тонкий лед ломался, мокрый, замерзший, но живой он приходил в свою землянку, подбрасывал дрова в буржуйку и развешивал одежду. Он думал о родных, мысли пугали:
– Живы ли они?
Марфа чувствовала, что жив ее Василий и без конца молилась. Ей не нравилось, что Елена с Панюшкой бегает в клуб, как молодая, но Марфа молчала, боялась разгневать Елену.
В Чернево Аспосов день пристольный праздник, к нему готовились, ждали гостей. У каждой хаты стояло по несколько подвод – гости понаехали, а вечером все в клуб. Клуб был на большаке напротив Конного двора. Лихо играли гармошки. Солдатки кляли это веселье и молились за своих. К Елене приехали в гости братья, после застолья тоже пришли в клуб. Василий под два метра, раскинув длинные руки бил дроби и «сыпал» частушки:
– Меня милка заразила, и я ее заразил, у корыто посадил и на речку отвозил.
Стоял хохот. Народ тяжело работал и по-прежнему танцевал, как и нет войны. Это потом посыпятся похоронки.
Павел смотрел в расписанное морозом окно, через маленькую проталинку на сверкающий иней березы. Это он с Костей ее посадил в первую весну здесь на чужбине. Костя придерживал деревце, а он подсыпал и тромбовал землю, рядом стоял Арина с Тосей на руках и тринадцатилетняя Елена. Березка прижилась, вон какая красавица за двадцать лет выросла. А семью не очень жаловала чужбина, четырех детей похоронил, пятерых вырастил. Елена барышня, веселая, умная девочка, теперь колхозная баба, смерилась, рукой махнула, как все, деревенщина. Костя радовал, что с ним? Его часть в Крыму была. Павел надел полушубок овчинный, ноги в валенки с галошами, опустил уши у меховой шапки. Арина подала ему теплые рукавицы из овчины. Снег скрипел под ногами,с деревьев сыпался иней. Павел взял лопату и неторопливо стал отбрасывать снег.
– Отец, я сам почищу, – Миша на ходу застегивал полушубок.
– Не, разминка, залежался, спасибо сынок, – усмехнулся Павел. – Сходи-ка к вдове, да спроси, чем им помочь, может что надо?
В деревне было тихо, немцы прятались от мороза в теплушку, два полицая слонялись по деревни, детвора шумела на горке, наваливались на сани и неслись на них с накатанной кручи, визжа от страха. Павел заходил в теплушку за распоряжениями, его приглашали иной раз к столу, угощали шнапсом, немцы рассматривали фотографии родных, присланные из дома.
–Stalin und Gitler kaput, – немец подносил ладонь к горлу, поглядывая, как бы офицер не вошел.
Они выпивали, среди крика и визгов Павел узнавал о сводках с фронтов.
–Да-да, – думал Павел, – не сладко вам на русской земле, сволочи. Дома он рассказывал Арине о боях под Москвой, о больших потерях, в брянских лесах партизанский отряд большой фрицам покоя не дает.
– Тяжелые бои идут, хотели по быстрому Россию свалить, да не тут-то было. Мерзнут фрицы, они такой зимы не видали, вон от мороза бревна трещат.
Тося с четырехлетней дочкой Анечкой пришла к родителям вечером, накануне Павел привез пушистую елку, в хате запахло хвоей. Теперь он снял с потолка в сенях большую коробку с елочными игрушками. В доме запахло Новым Годом, елка нарядная в бусах и шарах сверкала. Аня спела у елки песенку, она ее долго учила, повторяя за мамой. Все захлопали в ладоши и Арина сняла для нее с елки конфетку в блестящем фантике. Девочка спрятала конфетку в карманчик:
– Дома съедим, – сказала она маме.
Павел взял гармонь заиграл:
– Крутится, вертится шар голубой.
И этим испортил веселье, Арина приложила фартук к глазам и ушла из залы. Павел отложил гармонь:
– Тося, завтра с утра поможешь матери, борова резать будем, пудов десять точно, сколько его еще держать? Лена с детьми приедет, вот и погуляем, встретим сорок третий. Мяса всем хватит и сала посолим. Симу надо пригласить с ее оглоедами.