Если последовать примеру Рейгана, спросим себя: сталкиваются ли сегодня США и Китай с угрозами, аналогичными вторжению инопланетян, то есть настолько серьезными, что обеим сторонам придется действовать вместе? Нет нужды копать, что называется, слишком глубоко, чтобы ответить утвердительно. Налицо четыре «мегаугрозы», которые вырисовываются отчетливо: ядерный Армагеддон, ядерная анархия, глобальный терроризм, особенно угроза исламского джихадизма, и изменения климата. Каждая из перечисленных угроз показывает, что у жизненно важных национальных интересов двух сверхдержав сходств намного больше, чем различий.
Неумолимая логика взаимного гарантированного уничтожения гласит: если США и Китай втянутся в войну, которая вынудит их распахнуть свои ядерные арсеналы, оба государства будут стерты с поверхности планеты. Поэтому насущные интересы требуют избегать такой войны. Более того, противники должны искать компромиссы и ограничения, которые не позволят впредь проверять друг друга на трусость, когда любая случайность может привести к страшному исходу.
Ядерная анархия представляет собой отдельную мегаугрозу. Мир, в котором многие государства обзавелись крупными ядерными арсеналами, окажется миром, где ряд конфликтов будет ядерным, а атомное оружие попадает в руки террористов. Атомная война, допустим, между Индией и Пакистаном способна убить сотни миллионов людей и учинить глобальный экологический хаос. Продажа Северной Кореей ядерного оружия следующему поколению террористов «Аль-Каиды» или группировкам в Синьцзяне и взрыв ядерного устройства в Нью-Йорке или Пекине коренным образом изменят наш мир.
Президент Кеннеди обозначил эту угрозу еще в 1963 году, предположив, что в 1970-х появятся двадцать пять или тридцать государств, обладающих ядерным оружием. Понимая, что это будет означать для выживания и благополучия Америки, он призвал реализовать совокупность инициатив, опирающихся на договор о нераспространении ядерного оружия[719]. Совместные усилия увенчались успехом. Сегодня не двадцать пять или тридцать, а всего девять стран обладают ядерным оружием. Благодаря сотрудничеству Китая и России удалось переговорами замедлить ядерную программу Ирана как минимум на десятилетие. Тем не менее наращивание ядерного оружия и материалов для его производства, особенно в Северной Корее и Пакистане, существенно увеличивает риск ядерного терроризма. Ни одно государство не может решать эти проблемы эффективнее, чем Китай и США, особенно если они будут действовать сообща и смогут убедить Россию присоединиться к ним. Улаживание вопроса о нераспространении ядерного оружия Северной Кореей и Пакистаном не только снизит риски атомного терроризма, но и помешает появлению атомных бомб у таких государств, как Южная Корея и Япония. А если этого не сделать, мы вправе ожидать, что ядерная бомба взорвется в Мумбаи, Джакарте, Лос-Анджелесе или Шанхае – причем в любой момент[720].
Другие типы «мегатерроризма» представляют собой меньшую, но все же ощутимую угрозу для США и Китая. Передовые технологические достижения второй половины двадцатого столетия пришлись на область сопряжения инженерии и физики, которая создала все, от компьютерного процессора и Интернета до атомной бомбы. Аналогом двадцать первого столетия выступает интеграция инженерии с геномикой[721] и синтетической биологией, которая подарила человечеству не только чудодейственные препараты, уничтожающие конкретные разновидности рака, но и биологическое оружие, способное по воле ученого-«изгоя» убить сотни тысяч человек. Сама природа как бы предупредила нас об этой опасности через эпидемию атипичной пневмонии в 2003 году и эпидемию лихорадки Эбола в Африке в 2014 году. Теперь вообразите террориста в биотехнологической лаборатории, который создает устойчивый к антибиотикам возбудитель оспы и выпускает его в аэропорту Куньмина или Чикаго. С этой опасностью ни одной стране не справиться в одиночку. Широкое сотрудничество, двусторонний обмен информацией и работа в составе наднациональных организаций наподобие Интерпола, а также внедрение глобальных стандартов безопасности имеют важнейшее значение[722][723].
Четвертым всадником потенциального апокалипсиса является непрерывное выделение парниковых газов, которое чревато тем, что мировой климат становится несовместимым с привычным человеческим существованием. Ученые предупреждают, что, когда концентрация парниковых газов достигнет 450 частей на миллион, мы, вероятно, зафиксируем повышение мировой температуры на 3 градуса по Фаренгейту; это приведет к катастрофическим последствиям. В одиночку США и Китай ничего не добьются в пределах своих границ и не смогут помешать неотвратимой катастрофе. Пускай обе страны активно выбрасывают парниковые газы в атмосферу, но если хотя бы они сократят эти выбросы до нуля (а все прочие страны сохранят свой нынешний уровень), глобальное изменение климата задержится на несколько лет. Президенты Си и Обама признали этот факт и заключили климатическое соглашения между США и Китаем, которое стало прологом Парижского соглашения 2016 года, обязавшего государства к 2030 году радикально сократить выбросы и продолжать эту политику далее. Мир оценил это соглашение, действительно крайне важное, но существуют два фактора, которые нельзя не учитывать. Во-первых, при использовании современных технологий достигнуть намеченных целей невозможно. Во-вторых, даже если все страны выполнят свои обязательства, глобальное потепление будет подступать (хоть и медленнее, чем если бы ничего не делать)[724]. Будучи двумя крупнейшими экономиками мира, США и Китай несут особую ответственность за преодоление этого экзистенциального кризиса – и обладают возможностями повести за собой сообщество наций.
Указанные четыре проблемы могут показаться весьма сложными и даже непреодолимыми. Но, к счастью, существует множество беспроигрышных вариантов для демонстрации преимуществ сотрудничества США и Китая в преодолении «больших» угроз. Мировая торговля и инвестиции, несомненно, выглядят, если можно так выразиться, объемистым пирогом, и каждой стране полагается от него увесистый кусок. Как именно этот пирог будет делиться и как они станут угощать собственные общества – вот еще один вопрос, по которому в настоящее время ведутся жаркие споры. Поддержка экономической интеграции уже не считается данностью, прежде всего потому, что все больше и больше людей видят в глобализации зло, а это убеждение подпитывает популизм, национализм и ксенофобию. Несмотря на многочисленные разногласия, США и Китай заинтересованы в управлении этими крепнущими силами, дабы они, «отпущенные на волю», не уничтожили саму структуру мировой экономики.
Более умозрительной, но несомненно реальной является нарастающая мировая конкуренция среди активных представителей так называемого «золотого миллиарда». В степени, ранее немыслимой, эти люди стали делиться мнениями, нормами и практиками. Вездесущие коммуникационные сети объяли весь земной шар, и это позволяет элитам по всему миру почти мгновенно узнавать едва ли не обо все на свете. Смартфоны несут изображения и слова в самые отдаленные уголки планеты. Взрывы, ураганы и открытия – все становится известным, ничего не скрыть. Опыт заграничных путешествий стал доступен не только мировой элите, но и обычным гражданам. Около 800 000 наиболее талантливых китайцев учатся за границей, 300 000 человек из них обучаются в США. Подумайте вот над чем: нынешний президент Китая и его жена отправили своего единственного ребенка учиться не в альма-матер Си, не в университет Цинхуа, а в Гарвард, который дочь президента окончила в 2014 году. Трудно сказать, возможно ли примирить взгляды нового поколения «интернационалистов» с традиционными, националистическими или популистскими воззрениями большинства их сограждан. Поиск способов, какими интернационалистское восприятие мира может перерасти в новые формы сотрудничества, остается одной из наиболее интригующих перспектив[725].
Заключение
…если кто захочет исследовать достоверность прошлых и возможность будущих событий (могущих когда-нибудь повториться по свойству человеческой природы в том же или сходном виде), то для меня будет достаточно, если он сочтет мои изыскания полезными.
Преподавая на протяжении пяти десятилетий в Гарварде, я наблюдал воочию тысячи блестящих студентов и профессоров. Сотни людей, которым, казалось, суждено было прославиться, разочаровывали, зато сотни других, как будто менее перспективных, добивались успеха. Первые впечатления часто обманывают, а траектории развития изобилуют случайными поворотами.
Примером тому может служить Генри Киссинджер. Когда я начинал свои исследования в Гарварде в 1964 году, он был моим наставником. Киссинджер родился в еврейской семье в маленьком немецком городке, бежал от нацистов, перебрался в Соединенные Штаты Америки, записался в американскую армию, благодаря «закону о джи-ай»[726] поступил в Гарвард и в итоге стал профессором. Было ли ему написано на роду оказаться впоследствии советником президента США по национальной безопасности и вместе с Никсоном спроектировать «открытие» Китая? Любого, кто высказал бы такую мысль в 1940 или 1950 году, сочли бы безумцем. А Билл Гейтс после двух лет учебы бросил Гарвард ради своей страсти к технике, из которой выросла компания «Майкрософт». А Марк Цукерберг, ленивый студент, большую часть времени занимался разработкой онлайн-среды для общения одногруппников – но в итоге, как всем известно, сотворил «Фейсбук».
Как следует истолковывать эти истории? Великие греческие драматурги, например Софокл, чьи трагедии доминировали в литературном ландшафте Древней Греции, считали, что во всем виновата судьба. Так, боги велели Эдипу убить своего отца и жениться на матери. От этой предопределенной участи невозможно спастись. Но Фукидид не соглашался с таким взглядом. Он отстаивал совершенно другую концепцию человеческих дел. Он действительно создал новую научную дисциплину, историю, в которой люди, а не боги были главными действующими лицами. Судьба раздавала карты, но играли ими люди.
В своей книге Фукидид подробно описывает выбор Перикла и его сограждан-афинян, совершенный ими по собственной воле. Различные варианты действий сулили разные результаты. Фукидид воспроизводит и передает нам споры в афинском народном собрании, дабы научить будущих государственных деятелей не мириться покорно с судьбой, а принимать взвешенные решения. Афинянам вовсе не требовалось воевать со Спартой в 430 году до нашей эры. Фактически почти половина собрания проголосовала против союза, заключение которого привело к войне. Мог ли тот же Перикл, который вел переговоры о тридцатилетнем мире, не предвидеть конфликта между Коринфом и Керкирой и принять меры к его улаживанию еще до начала войны?
После Первой мировой войны германский канцлер Бетман-Гольвег пытался снять с себя ответственность за действия кайзера и заявлял, что война между Германией и Великобританией была делом случая. Но более здравомыслящий государственный деятель, вроде Бисмарка, мог бы найти способ заключить тайный союз с Россией или, возможно, даже достичь соглашения с Великобританией и предотвратить конфликт.
В 1936 году Гитлер нарушил Версальский договор и угрожал Европе ремилитаризацией Рейнской области. Отправь Великобритания и Франция свои воинские подразделение войск для соблюдения договора, за что энергично выступал Черчилль, немцы бы отступили, немецкие генералы (которые решительно отвергали безрассудный шаг Гитлера) могли бы свергнуть своего канцлера – и Вторая мировая война никогда бы не началась.
Кубинский ракетный кризис олицетворяет собой наиболее яркий пример – и из него можно вынести урок, наиболее актуальный для нынешних отношений между США и Китаем. Из истории шагов, предпринятых Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом, нетрудно составить десяток сценариев, которые могли бы закончиться взрывом атомной бомбы над Вашингтоном или Москвой. Например, турецкий или немецкий пилот самолета НАТО «F-100», несущего ядерную бомбу, мог по собственной инициативе, по ошибке или в приступе безумия долететь до Москвы и сбросить свой жуткий груз. Или советская субмарина с ядерными боеголовками в Карибском море могла принять противолодочные маневры флота США за начало реальной атаки. Командиру лодки ведь не требовалось разрешения Москвы или дополнительных кодов для запуска ракет по американским городам.
Чтобы справиться с неизбежным риском ядерной конфронтации, Кеннеди неоднократно отмахивался от призывов своих советников к решительным действиям и вместо этого давал Хрущеву больше времени для изучения ситуации и принятия разумных мер. Так, когда над Кубой был сбит американский самолет-разведчик «U-2», Кеннеди отложил «удар возмездия», чтобы попытаться в последний раз преодолеть разногласия дипломатическими действиями. При этом он использовал уникальный политический коктейль, «смешав» публичную сделку, ультиматум, а также секретный «подсластитель» – вопреки мнению большинства членов Совета национальной безопасности. Если Хрущев согласился вывести ракеты с Кубы (необходимые, по словам советского лидера, для защиты Кубы от американского вторжения), США обязывались не вторгаться на остров. Предъявленный в частном порядке ультиматум давал Хрущеву двадцать четыре часа на раздумья, после чего США угрожали нанести воздушный удар по местам базирования ракет. А секретный «подсластитель» заключался в том, что, пускай quid pro quo[727][728] невозможен, если СССР выведет свои ракеты с Кубы, американские ракеты исчезнут из Турции через полгода.
Кеннеди знал, что предупредительные меры по предотвращению таких конфликтов могут оказаться дорогостоящими, что придется, не исключено, идти на компромисс по политически «чувствительным» вопросам и откладывать реализацию планов, пусть не жизненно важных, но все-таки значимых. Однако он понимал, что дело того стоит. По его словам, главный урок кубинского ракетного кризиса состоял в следующем: «Прежде всего, защищая собственные жизненные интересы, ядерные державы должны избегать конфронтаций, которые побудят противника выбирать между унизительным отступлением и атомной войной».
Ради подобного мудрого выбора нынешним руководителям США предстоит сочетать комплексное мышление и упорный труд. Они должны отталкиваться от следующих четырех основных идей.