В 1970-х и 1980-х годах, когда главным для американских политиков было устремление победить Советский Союз, в помощи Китаю присутствовала определенная логика: США поддерживали его экономическое развитие и даже помогали наращивать военные и разведывательные возможности. Но с окончанием холодной войны и распадом Советского Союза в 1991 году американским стратегам следовало прислушаться к совету Киссинджера и спросить себя, что сулят фундаментальные изменения международной обстановки для обеспечения жизненно важных американских интересов[708][709]. Вместо этого большинство политиков принялось праздновать и предпочло забыть об уроках прошлого. Повсюду звучали рассуждения о наступлении новой «однополярной эры» и «конце истории»: мол, отныне все народы станут следовать американскому сценарию и встроятся, как рыночные демократии, в американский мировой порядок. На этом «триумфальном полотне» коммунистический Китай воспринимался как не более чем недоразумение.

При оценке американской стратегии «вмешиваться, но страховаться» Ли Куан Ю выделял два ее фатальных недостатка. Во-первых, Китай не собирается становиться демократией. Ли выразился прямо: «Вздумай он поступить так, Китай рухнет». Во-вторых, сравнение Китая с Германией и Японией не учитывает того факта, что последние две страны потерпели поражение в «горячей» войне, были оккупированы американскими войсками и на протяжении некоторого времени подчинялись американской администрации, даже составлявшей их конституции. А вот Китай, по словам Ли, будет настаивать на том, чтобы «его принимали как Китай, а не как почетного члена западного сообщества»[710].

«Стратегия» (в данном случае – по принципу «вмешиваться, но страховаться») смогла пережить три администрации, демократических и республиканских, только потому, что она опиралась на ряд политических и бюрократических практик. Никто не сомневается в том, что сотрудничество с Китаем сулит колоссальные преимущества американским корпорациям, которые нанимают более дешевую китайскую рабочую силу для производства товаров, и американским потребителям, которые покупают эти товары. А «страхование» против столь грозного противника позволило Пентагону обосновать свой годовой бюджет в размере 600 миллиардов долларов и закупку новых систем вооружения для всех родов войск.

Вопрос заключается в том, существуют ли принципиально отличные стратегические альтернативы, которые могут быть предпочтительнее и, если угодно, осуществимее нынешней стратегии. В надежде стимулировать воображение читателей, специалистов по национальной безопасности и прочих представителей стратегического сообщества, ответственных за разработку американской политики в отношении Китая, в настоящей главе кратко обрисовываются четыре потенциальных стратегических варианта, в диапазоне от приспосабливания (сходного с британской политикой в отношении Соединенных Штатов Америки в двадцатом столетии) до смены режима или даже раскола страны (как могла бы поступить Великобритания в отношении США, поддержи она конфедератов в ходе Гражданской войны – или как сегодня, по мнению некоторых, поступают сами США, толкая Украину в объятия Запада). Большинство этих стратегических вариантов может показаться некорректными политически. Но в совокупности они предлагают США более широкие возможности по выстраиванию взаимодействия с крепнущим Китаем.

Это отнюдь не уничижительное определение. Противники ищут способы умиротворить друг друга. При этом умиротворение и приспосабливание не являются синонимами в области стратегии. Приспосабливание есть искренняя попытка адаптироваться к новому балансу сил и наладить отношения с прямым конкурентом, по сути, выбор наилучшего варианта из худших, не прибегая к военным мерам. Известны две разновидности приспосабливания – спонтанное и продуманное.

Британская политика в отношении США в конце девятнадцатого и начале двадцатого столетий – когда правительство Великобритании пришло к выводу, что оно должно избегать войны фактически любой ценой – представляет собой пример спонтанного приспособления. Она показывает, что все можно проделать изящно, четко осознавая приоритеты и действуя таким образом, чтобы крепнущая сверхдержава могла оценить позицию другой стороны при наложении интересов. Как мы видели в главе 9, решение британцев «проявить терпимость» в отношении США стало ключевым фактором предотвращения войны. Например, по поводу территориальных споров за Венесуэлу Великобритания безоговорочно согласилась с требованиями США принять международный арбитраж в соответствии с доктриной Монро. Точно так же Великобритания исключила Соединенные Штаты Америки из своего «двухдержавного стандарта», который обязывал Соединенное Королевство иметь военно-морской флот, равный объединенному флоту двух его крупнейших конкурентов.

Ялтинское соглашение, в котором Рузвельт, Черчилль и Сталин очертили границы послевоенной Европы, иллюстрирует возможности (и ловушки) продуманной приспосабливаемости. На Ялтинской конференции 1945 года Соединенные Штаты Америки, Великобритания и Советский Союз исходили, по существу, из сложившегося положения на фронтах. Предвидя публичные обвинения в том, что они слишком уж потакают Советам, Черчилль и Рузвельт убедили Сталина подписать Декларацию освобожденной Европы – заявление, обязывавшее великие державы допустить свободные выборы и демократическое управление в восточноевропейских государствах – в обмен на признание за СССР границ 1941 года и посаженного Москвой в Люблине правительства Польши[711]. Но если бы некий диктатор, категорически отвергавший выборы в своей стране, предсказуемо нарушил это соглашение, Рузвельта обвинили бы в предательстве.

Отталкиваясь от принципа приспосабливаемости, спросим себя, стоит ли США, например, ограничить поддержку Тайваня в обмен на уступки со стороны Китая в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях?[712] Могут ли США и Китай достичь понимания относительно будущего Корейского полуострова, если Америка выведет свои войска из Южной Кореи, а Китай обеспечит денуклеаризацию Севера и признает единую Корею под властью Сеула? Должны ли США признать фактическую китайскую сферу влияния вдоль границ КНР?

Стратегия, направленная на смену режима в стране или даже ее разделение на несколько частей, потребует от вашингтонских лидеров дальнейшего напряжения воображения. Если США попытаются навредить своему крепнущему сопернику, какие средства они могут использовать? Стоит ли открыто ставить под сомнение легитимность коммунистической партии Китая, как поступил Рональд Рейган в отношении СССР, прямо назвав Советский Союз «империей зла» в 1983 году? Кажется, что это будет, как говорится, уже чересчур. Но, по словам Кевина Радда, китайское руководство давно убедило себя, что Вашингтон никогда не согласится с легитимностью КПК[713]. Так зачем же притворяться? А если американские лидеры зайдут настолько далеко, что заявят о принципиальной оппозиции китайскому правительству, почему бы не пойти дальше и не попытаться сделать что-то на практике?

Не подлежит сомнению, что коммунизм доказал свою несостоятельность во всех странах, где его пытались построить. Почему же малочисленной группе, все еще именующей себя коммунистами, позволено управлять 1,4 миллиарда сограждан? Неужели китайские граждане менее достойны прав человека, которые Декларация независимости США признает даром, ниспосланным Богом всем людям? Если демократия является лучшей формой правления для всех прочих стран, почему не утвердить ее и в Китае? Нам ведь известно, что китайский народ умеет адаптироваться к демократии: 23 миллиона человек, бежавших от Мао, успешно построили демократию на Тайване и создали рыночную экономику, которая, будь остров независимой страной, оказалась бы в верхней трети государств – членов ООН. Соединенные Штаты Америки поддержали право шотландцев на проведение свободного референдума по независимости от Соединенного Королевства, а также поддержали косоваров, когда те пожелали отделиться от Сербии. Почему бы Америке не поддержать независимость Тибета и Тайваня в рамках стратегии по разделению Китая и свержению правящего пекинского режима? Китай, без сомнения, решительно отреагирует на такие инициативы. Но исключать этот вариант из рассмотрения значит игнорировать долгую историю поддержки Америкой стремления народов к независимости, даже вопреки мнению противников, и лишать себя рычагов влияния.

В настоящее время в Китае больше всего пользователей Интернета. Смартфоны позволяют китайцам наблюдать (в пределах, установленных правительством) происходящее в мире, и той же цели служат туристические поездки и доступное новой элите образование за рубежом. Когда открывается возможность, китайские граждане пользуются свободой посещения веб-сайтов, покупают то, что им нравится, и путешествуют по своему усмотрению. Вашингтон мог бы использовать эти зарождающиеся предпочтения ради насаждения политической свободы. В годы холодной войны США вели явную и тайную деятельность по подрыву легитимности советского правительства и его идеологии. Сегодня американские политики могут почерпнуть многое из учебников тех лет, чтобы добиться смены режима в Китае. Например, правительство США может использовать свои кибервозможности, чтобы похитить, а затем распространить через своих агентов в Китае порочащие сведения о былых и нынешних злоупотреблениях коммунистов – поведать, например, как разбогатели сегодняшние лидеры КНР. Также США могли бы поощрять деятельность диссидентских групп в Китае, как было в оккупированной Советами Европе или в самом Советском Союзе в период холодной войны. Китайцы, обучающиеся в США, естественным путем «заражаются» идеями свободы, прав человека и главенства закона; их следовало бы привлекать и побуждать к борьбе за политические перемены по возвращении в Китай.

В крайнем случае американские военные инструкторы могли бы скрытно обучать и поддерживать сепаратистов. Китайское государство далеко не однородно. Тибет, по сути, является оккупированной территорией. Синьцзян, традиционно исламский регион в западном Китае, уже охвачен активным уйгурским сепаратистским движением, которое ведет вялую внутреннюю войну против Пекина. А тайваньцы, наглядно убедившиеся в жесткой руке центральной власти на примере Гонконга, вряд ли захотят воссоединения под властью правительства, которое становится все более авторитарным. Должны ли США поддерживать этих сепаратистов и втягивать Пекин в конфликты с радикальными исламистскими группировками по всей Центральной Азии и на Ближнем Востоке? Если да, не окажется ли так, что Америка угодит в трясину, подобную той, в которую попал СССР в Афганистане, где поддерживаемые Америкой моджахеды, «борцы за свободу», воевали против Советского Союза?

Со временем подспудные, но сконцентрированные усилия по выявлению противоречий в китайской коммунистической идеологии и «развенчиванию» попыток КПК усилить авторитарный контроль над стремлением граждан КНР к свободе могут подорвать легитимность режима и поощрить борцов за независимость на Тайване, в Синьцзяне, Тибете и Гонконге. Разобщая Китай на его территории и заставляя Пекин сосредотачивать внимание на поддержании внутренней стабильности, США могли бы существенно снизить риски возвышения Китая и утраты своего доминирования в мире.

Если на сей счет возможно договориться, США и Китаю следует согласиться на четвертьвековое перемирие, которое наложит значительные ограничения в ряде сфер конкуренции, но позволит обеим сторонам свободно конкурировать в других сферах. От тридцатилетнего мира, который Перикл заключил со спартанцами в 445 году до нашей эры, и до советско-американской разрядки 1970-х годов соперники на протяжении всей истории человечества находили способы принять невыносимые (но временно исполнимые) обязательства во имя реализации более насущных приоритетов, особенно во внутренних делах.

Готовность Никсона и Киссинджера заключить целый ряд соглашений, которые ознаменовались явлением, именуемым в США и Советском Союзе «разрядкой», отражала их убежденность в том, что Америке нужна передышка, чтобы уладить конфликты дома – справиться с последствиями вьетнамской войны и борьбы за гражданские права. Среди этих соглашений были ОСВ (Договор об ограничении стратегических вооружений), заморозивший численность наиболее смертоносных ракет с ядерными боеголовками, Договор ПРО, обязывавший обоих конкурентов не принимать дополнительных мер по защите от ракет противника и тем самым оставлявший их уязвимыми перед нападением, и Хельсинкские соглашения, легализовавшие разделение Европы. Как объяснял Киссинджер, решающим элементом разрядки были договоренности: США обусловили свои уступки по вопросам, важным для Советского Союза (скажем, по признанию Восточной Германии), уступками Москвы там, где это было важно Вашингтону (в том числе по свободе Западного Берлина и сдержанности в отношении эскалации бомбежек во Вьетнаме).

Политические издержки этих соглашений были весьма велики. Аналитики до сих пор спорят, насколько соглашения были выгодны обеим сторонам. Некоторые отмечают, что они позволили создать новый международный порядок, в рамках которого Москва и Вашингтон отказались от стремления уничтожить друг друга. Но кое-кто считает, что эти соглашения в первую очередь выиграли время на демонстрацию того, какое общество и какой строй окажется в итоге лучше. Сторонники последнего взгляда, которые присоединились к администрации Рейгана в 1981 году, не видели противоречий между новыми переговорами с советскими лидерами и одновременной деятельностью по низвержению «империи зла»[714].

На нынешнем этапе китайско-американского соперничества обе державы сталкиваются со значительными проблемами у себя дома. Учитывая китайскую точку зрения, что прогресс развивается десятилетиями и столетиями, а не занимает дни или месяцы, Китай, можно сказать, исторически демонстрирует способность откладывать решение проблем на длительную перспективу, что подтверждается, например, Шанхайским коммюнике 1972 года, эффективно снизившим остроту споров вокруг Тайваня, или соглашением 1978 года, когда по инициативе Дэн Сяопина Китай предложил Японии отложить выяснение принадлежности островов Восточно-Китайского моря минимум на поколение[715]. Американцы, как правило, менее терпеливы. Однако обилие потенциальных соглашений выглядит плодотворным вариантом: здесь и договор о «замораживании» споров из-за Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей, и гарантии свободы судоходства для всех судов во всех международных водах, и признание допустимых областей для кибератак при отказе от них в ряде сфер (прежде всего в критически важной инфраструктуре), и запрет конкретных форм вмешательства во внутреннюю политику друг друга.

Как было в период разрядки в ходе холодной войны, США и Китай могли бы увязать уступки с заключением соглашений, которые сулят им достижение целей, для них принципиально значимых. К примеру, Соединенные Штаты Америки могли бы смягчить критику нарушений прав человека в Китае, прекратить выпуск ежегодного отчета Государственного департамента по правам человека о Китае и отказаться от встреч высокопоставленных чиновников с далай-ламой в обмен на согласие КНР ограничить масштабы экономического шпионажа. Если Пекин согласится убрать противокорабельные и противовоздушные ракеты с островов в Южно-Китайском море, Вашингтон мог бы сократить число наблюдательных операций у берегов Китая, особенно поблизости от военных объектов КНР на острове Хайнань, чего давно требуют китайские лидеры. Китай же вдобавок может отказаться от регулярного патрулирования вблизи островов Сенкаку в Восточно-Китайском море, если США прекратят свои провокационные действия по защите свободы навигации в Южно-Китайском море. США могут предложить Китаю приостановить возведение искусственных островов в Южно-Китайском море, ввести ограничения на модернизацию подводного флота и противоспутникового оружия, а также снизить потенциал амфибийных сил в обмен на то, что Америка замедлит или даже прекратит разработку концепции глобального превентивного удара, не станет развертывать новые и удалит существующие передовые системы противоракетной обороны в Южной Корее и Японии и признает суверенитет Китая над Парасельскими островами. Еще США могут ограничить или даже прекратить продажу оружия Тайваню и вывести часть своих сил из Южной Кореи, если Китай заставит Пхеньян покончить с испытаниями ядерного оружия и ракет дальнего радиуса действия[716].

В 2012 году Си Цзиньпин предложил президенту Обаме совместно продумать «новую форму отношений великих держав», в рамках которой США и Китай будут уважать жизненно важные интересы друг друга. Для Си под этим определением скрывается уважение фактических сфер влияния друг друга, причем применительно к Китаю это не только Тайвань и Тибет, но и Южно-Китайское море. Не желая принимать такие условия, администрация Обамы отвергла предложение, а новый президент Трамп тоже не счел его заслуживающим внимания[717]. Впрочем, США могли бы предложить Китаю собственную концепцию новой формы отношений великих держав.

В последние годы холодной войны, на приватной прогулке, где присутствовали президенты Рейган и Горбачев и их переводчики, Рейган задал вопрос: «Если бы на Землю вторглись враждебные марсиане, как отреагировали бы на это вторжение Советский Союз и Соединенные Штаты?»[718] Русский переводчик неправильно понял американского президента, и его перевод заставил всех изумиться: мол, мистер Рейган сообщает мистеру Горбачеву, что на Землю вторглись марсиане. Когда с путаницей разобрались, Рейган повторил свой вопрос. Его цель состояла в том, чтобы подчеркнуть взаимные интересы двух стран, которые в остальном были непримиримыми соперниками.