К чести членов семьи Толстых, раздел имущества происходил без судебных разбирательств и ссор. Для этого все земельные активы общим собранием оценили в 550 000 рублей, затем подготовили девять жребиев: каждый из наследников вытянул свой.

Впоследствии только одни самарские земли были проданы ими за 450 000 рублей.

Учитывая огромный общественный интерес к произведениям Толстого, его всемирную известность и количество созданных им произведений (только рукописное наследие составляло 180 000 листов, а юбилейное издание собрания сочинений писателя с 1928 года выходило в 90 томах), главной составляющей в наследственной массе, конечно, должны были являться авторские права на огромное литературное наследие великого писателя, состоявшее из романов «Семейное счастье», «Декабристы», «Анна Каренина», «Воскресение», эпопеи «Война и мир», трилогии «Детство», «Отрочество» и «Юность», 15 повестей, включая общепризнанные шедевры «Казаки», «Крейцерова соната», «Смерть Ивана Ильича», «Отец Сергий», «Хаджи Мурат», 42 рассказов, 11 пьес, детских произведений, сказок, стихов, переводов, литературных хрестоматий, публицистических статей.

В соответствии со специальным законом 1911 года авторское право после смерти автора переходило к его наследникам по закону или по завещанию (ст. 6), при этом на основании общих гражданских законов (ПСЗРИ т. Х ч. 1) устанавливались следующие изъятия для наследующих авторские права:

– к супругу, оказывающемуся единственным наследником в отношении авторского права, оно переходит не в указанной доле, а в полном объёме;

– к родителям, оказывающимся единственными наследниками в отношении авторского права, оно переходит не в пожизненное владение, а в собственность;

– в случае, когда остались супруг и родители, но нет других наследников в отношении авторского права, применяются правила об общей собственности, при этом оставшийся супруг и родители наследуют их в равных долях.

В соответствии с ч. 3 статьи 1265 авторское право могло быть уступлено автором вполне или в его части другому лицу, но после смерти автора оно переходит к его наследникам по завещанию или закону. Если же он не распорядился при жизни своим авторским правом и после него не осталось наследников по завещанию или закону, то «всякий был вправе издавать его сочинения».

При этом в обоих законах, о которых ведётся разговор, неизменным оставалось положение о том, что у прав автора после его смерти в обязательном порядке должен быть наследник, конкретно указанный в завещании.

Присяжный поверенный и издатель популярных юридических журналов Я.А. Канторович упоминает в своей книге «Авторское право на литературные, музыкальные, художественные и фотографические произведения» о том, что Государственная Дума рассматривала поправку к закону от 1911 года о том, что «авторское право, если оно при жизни не было уступлено третьему лицу, переходит к наследникам автора по завещанию, а если автор не оставил завещания, то к его жене (мужу, если автор женщина) и детям, а при их отсутствии – к родителям, братьям, сёстрам и их детям». Эта поправка, как мы видим, имела целью ограничить дальних родственников автора в правах на наследование его авторских прав. Идея принадлежала Комиссии Санкт-Петербургского Литературного общества, которая была всерьёз озабочена возможностью перехода исключительного права на литературные произведения к людям не только чужим автору, но и «враждебных ему». Такие прецеденты были, и о них тоже пишет Яков Абрамович: после гибели М.Ю. Лермонтова на дуэли права на его произведения перешли к его тёткам, которые проживали в Тульской губернии и оказались его единственными наследницами по закону. Прочитав в газетах о том, что издатель «Отечественных записок» А.А. Краевский и книгопродавец А.Д. Киреев печатают стихи их племянника и готовят к изданию его собрание сочинений, не имея на то никаких прав и распоряжений, они через присяжного поверенного Г.В. Алямзина взыскали с нарушителей 15 000 рублей, а затем выгодно продали свои права известному книгопродавцу И.И. Глазунову[101], в результате чего в течение 50 лет, предусмотренных законом, стихи и проза Михаила Лермонтова были практически недоступны массовому читателю из-за чрезмерной стоимости изданий.

По другим источникам, наследником М.Ю. Лермонтова, который, как известно, не был женат и не имел потомства, был его двоюродный дядя Алексей Аркадьевич Столыпин, успевший опередить ещё одно дальнего родственника – кузена М.А. Пожогина-Отрашкевича. А.А. Столыпин (Монго) – друг и одноклассник поэта по юнкерскому училищу – присутствовал на дуэли, Михаил Лермонтов был убит на его глазах. Любимая бабушка поэта Е.А. Арсентьева (Столыпина) в тяжбе не участвовала. На самом деле история эта похожа на детектив, и мы о ней обязательно поговорим в новой книге «Судебная защита авторских прав в России в 1820–1930 годах», которая готовится к печати.

Думская комиссия во главе с депутатом от Одесского округа Осипом Яковлевичем Пергаментом (это фамилия. – Авт.) посчитала чрезмерным сужение круга лиц, претендующих на наследство, исключительно для соблюдения общественного интереса в вопросах авторских прав на литературные произведения. Таким образом, на основании ст. 6 специального закона авторское право после смерти правообладателя переходило к его наследникам на общих основаниях перехода имущества по закону или по завещанию. Однако, согласно ст. 1148 (ч. 1 Т. X Свода), «законная жена после мужа, как при живых детях, так и без оных, получает из недвижимаго имения седьмую часть, а из движимаго четвёртую», и большинство цивилистов считали вполне справедливым применение этого же принципа и по отношению к авторским правам, то есть супруга, пережившая своего мужа, при наличии других наследников автора получает четвёртую часть в авторском, как и имущественном праве, остальные ¾ переходили к другим наследникам. При этом возникала серьёзная проблема в том случае, если вдова является единственной наследницей авторских прав, – кому в этом случае должны были отойти оставшиеся три четвёртые доли? Государственная Дума в этом случае также предусмотрела необходимые изъятия из закона: в случае если супруга единственная наследует авторские права, они переходят к ней в полном объёме. При этом Государственный Совет ещё в 1861 году обращал внимание на необходимость пересмотра постановлений о выморочном имуществе при жизни одного из супругов, если после умерших не осталось наследников. При этом личные права автора (как право на имя, право запрещать изменения в произведениях, право первой публикации, право публикации частной переписки и др.) продолжали существовать в лице его наследников.

Л.Н. Толстой был абсолютно убеждён в том, что государство не может вмешиваться в его право на его же последнюю волю в его же собственной интерпретации. Своё понимание собственности исключительно как явления, разрушающего человека, он продемонстрировал даже там, где от него этого никто не ожидал, например в удивительно тонком и печальном рассказе «Холстомер», где его главный герой – старый мерин по кличке Мужик Первый – прекрасно понимает, что такое христианская душа, но никак не может понять, что значит «моё» и как это «принадлежать кому-то»: «То, что они говорили о сечении и о христианстве, я хорошо понял, но для меня совершенно было темно тогда, когда, что значили слова: своего, его жеребёнка, из которых я увидел, что люди предполагали какую-то связь между мной и конюшим. В чём состояла эта связь, я никак не мог понять тогда. (…) Слова: моя лошадь, относимые ко мне, живой лошади, казались мне так же странны, как слова: моя земля, мой воздух, моя вода» (Толстой Л.Н. Холстомер. История лошади. М.: Художественная литература, 1936).

Кстати сказать, исключительное право могло распространяться только на официально изданные, то есть прошедшие цензуру, произведения Льва Толстого. Закон делал различия между литературными трудами, допущенные цензурным комитетом к публикации, и самиздатом. Профессор Г.Ф. Шершеневич настаивал на том, что нельзя ставить частное право в зависимость от цензурных постановлений или требований морали, и то и другое имеет тенденцию к изменению: «то, что сегодня запрещалось, завтра может быть разрешено и наоборот». Автор повести «Крейцерова соната»[102], признанной опасной для общественной нравственности, не должен был терять в результате этого неоднозначного решения своих прав на него по цензурным соображениям, однако с точки зрения действующего закона авторское право сохраняется за Львом Толстым и его наследниками только в случае соблюдения цензурного законодательства. «Напечатавший книгу без наблюдения правил цензурного устава лишается всех прав на оную» (ст. 21 прил. к ст. 420. Т. Х. ч. 1).

Лев Николаевич по примеру «солнца русской поэзии» А.С. Пушкина был чрезвычайно требователен к издателям в вопросах оценки собственного труда и, по его же выражению, стремился «драть сколь можно больше» с книгопродавцев. Своё первое произведение – повесть «Детство» – молодой писатель предлагает издателю самого популярного в стране журнала «Современник» Н. Некрасову, а после её одобрения редакцией и последовавших затем восторженных отзывов потребовал от редактора аванса за свои следующие, ещё не написанные произведения. Некрасов в ответ обещает лучшую цену в 50 рублей серебром за печатный лист, и за рассказ «Записки маркёра» гонорар Льва Николаевича уже составлял 75 рублей, за «Набег» и «Святочную ночь» – 100, за публикации статей на педагогическую тему – сначала 150, а совсем скоро размеры авторского вознаграждения составят 250 рублей за печатный лист плюс процент от доходов издания.

Ещё в феврале 1856 года Лев Николаевич вместе с Тургеневым, Гончаровым, Островским, Григоровичем и Дружининым подписали четырёхлетний контракт, согласно которому все его новые произведения должны были публиковаться только в «Современнике». О чём его издатели И.И. Панаев и Н.А. Некрасов не преминули немедленно сообщить читателям через «Прибавление к “Московским ведомостям”». Сотрудничество продолжится в течение шести лет и будет прекращено по финансовым соображениям.

В дальнейшем при публикации своих самых популярных произведений в различных сборниках типа «Для лёгкого чтения» Толстой уже требовал по 10 % от выручки от продаж. Как известно, одной из проблем получения справедливого гонорара за публикации в дайджестах как раз и было общее нежелание издателей этого делать. «Работники печатного станка» ссылались на то, что такой сборник, по их мнению, не является самостоятельной публикацией произведения одного автора, – соответственно, и гонорар ему не полагается.

Для сравнения, Ф.М. Достоевскому, при всей его впечатляющей популярности, с большим трудом удавалось вытребовать себе авторское вознаграждение в 150–250 рублей за лист при сопоставимых с Толстым тиражах. Правда, своим издателем Фёдор Михайлович выбрал феерического мерзавца Ф.Т. Стелловского, ставшего скандально известным после приобретения всего творческого наследия композитора Михаила Глинки у его сестры за 25 рублей.

А.Ф. Кони, комментируя возможность публикации писем Фёдора Михайловича, писал о том, что они, к сожалению, представляют из себя одну длинную жалобу на мизерность получаемых гонораров.

Шикарный русский барин Иван Сергеевич Тургенев[103], владевший 2000 крепостных и получавший по 400 рублей за лист от своего издателя, смело утверждал, что настоящий, подлинный художник не способен заниматься материальными вопросами.