Лев Николаевич возражал своему коллеге: «Нет человека, который мог бы обойти материальную сторону жизни» и «выколачивал» по 500 рублей (!) за печатный лист эпопеи «Война и мир» в «Русском вестнике», оставляя за собой права издания романа отдельной книгой.

Он лично ведёт учёт расходов на печать в типографии, продажу книг и их дистрибуцию по книжным лавкам и подписчикам. Согласно этой калькуляции, писатель получал 10 % с издания, книгопродавцы – до 20 % (Тройная бухгалтерия Льва Толстого. Коммерсант. № 36 (391) от 17.09.2002). Продажа прав на публикацию своих сочинений в 11 томах принесла писателю дополнительный доход в 25 000 рублей. При этом нельзя забывать и о том, что многие произведения Толстого, отчасти благодаря «бархатному» И.С. Тургеневу, были переведены на все европейские языки, а он сам пять раз был номинирован на Нобелевскую премию по литературе, от получения которой отказался в итоге в 1906 году. Всё это естественным образом стимулировало постоянный интерес к его произведениям за рубежом.

Однако такая сугубо материальная позиция Льва Николаевича, названная Н.Ф. Фёдоровым «литературной алчностью», была продиктована отнюдь не стяжательством, как могло бы показаться на первый взгляд: личные расходы графа составляли не более 170–200 рублей в год, но большое хозяйство и не менее большая семья требовали значительных доходов, особенно учитывая подчёркнуто заботливое отношение Льва Николаевича к своим крестьянам, прислуге, домашним учителям и др., а также его непобедимую страсть к провальным сельскохозяйственным экспериментам в Ясной Поляне: пчёлы, английские свиньи уникальной породы, винокуренный завод и т. д. Ко всем прочим напастям граф как-то снисходительно относился и к непобедимому стремлению своих мужиков растаскивать барское добро. Осенью 1890 года местные жители были пойманы за незаконной рубкой леса. Они просили Софью Андреевну простить их, но, в отличие от супруга, графиня была хозяйкой строгой – каждого из крестьян осудили на шесть недель тюремного заключения.

Тем не менее многие из пожилых людей, бывших когда-то крепостными Толстых, продолжали жить в Ясной Поляне и соседних деревнях, и хотя уже не работали, но получали от графа пенсию по старости.

В.Б. Шкловский в своей книге «Лев Толстой» в этом смысле достаточно объективно пишет о Софье Андреевне: «Она была в этом доме послом от действительности, напоминала о том, что дети должны жить “как все”, нужно иметь деньги, надо выдавать дочерей замуж, надо, чтобы сыновья кончили гимназии и университет. Нельзя ссориться с правительством, иначе могут сослать. Надо быть знаменитым писателем, надо написать ещё книгу, как “Анна Каренина”, самой издавать книги, как издаёт их жена Достоевского, и, кроме того, быть в “свете”, а не среди “тёмных”, странных людей. Она была представительницей тогдашнего здравого смысла, сосредоточием предрассудков времени, была она и такой, какой её создал Толстой, старше её на шестнадцать лет. Она любила горестно, завистливо и тщеславно. В ней Толстой воспитал много своих недостатков, отдав их ей, как передают ключи» (Шкловский В.Б. Лев Толстой. ЖЗЛ). По-моему, сказано блестяще!

Журналист и телеведущий И.Н. Толстой в одной из своих программ оценил стоимость всего литературного наследия великого писателя на тот период времени в 10 миллионов золотых рублей. Цифра, конечно, очень красивая! Правда, она существенно меньше состояния олигарха Н.А. Второва, «стоившего» 60 миллионов золотых рублей, но всё-таки находится где-то на уровне капиталов, принадлежавших нефтяникам А.И. Мантышеву, С.Г. Лианозову, промышленнику А.И. Путилову, семье сахарозаводчиков Бродских или торговца знаменитой одноимённой водкой П.А. Смирнова. Учитывая всё это, действительная стоимость авторских прав была, конечно же, существенно ниже, но и в этом смысле сумма выходила огромная.

В итоге состоявшегося перераспределения имущества между членами семьи Толстых за собой Лев Николаевич оставляет только доходы по авторскому договору, заключённому им с дирекцией Императорских театров, по которому он получал от 600 до 1200 рублей в год за постановку пьес «Плоды просвещения»[104] и «Власть тьмы, или Коготок увяз – всей птичке пропасть»[105], да ещё личный неприкосновенный денежный запас в сумме 2000 рублей, который хранился у него в ящике рабочего стола.

По одним архивным источникам, великим писателем было написано шесть различных и довольно спорных с точки зрения гражданского закона вариантов завещания, по некоторым другим, таких документов было всего три.

Мы уже упоминали о дневниковой записи от 27 марта 1895 года, где Лев Николаевич призывал своих наследников отказаться от всех прав на его произведения. 11 августа 1908 года появилась новая запись с пожеланием семье самим передать его авторские права в общее достояние.

В Крекшине Л.Н. Толстым подписывается первый чистовой вариант завещания, подготовленный В.Г. Чертковым, после чего присяжный поверенный Муравьёв проводит аж три совещания, в результате которых приходит к выводу, что всё сделано через… не как положено по закону.

4 февраля 1909 года в дневнике мы находим очередную просьбу Льва Николаевича к наследникам передать земельные угодья, принадлежавшие ему, крестьянам, а его произведения «не только те, которые отданы …но и все, все в общее пользование».

Ко Льву Николаевичу вновь приезжает Ф.А. Страхов с очередным текстом завещания, составленным уже при участии присяжного поверенного, но затем граф неожиданно принимает новое решение о передаче в общественное достояние не только своих произведений, написанных после 1881 года, но и вообще всего своего литературного наследия. Только после этого появляется более-менее похожий на духовное завещание вариант следующего содержания:

«Заявляю, что желаю, чтобы все мои сочинения, литературные произведения и писания всякого рода, как уже напечатанные, так ещё не изданные, написанные или впервые напечатанные с 1 января 1881 года, а равно и все написанные мною до этого срока, но ещё не напечатанные не составляли бы после моей смерти ничьей частной собственности, а могли бы быть безвозмездно издаваемы и перепечатываемы всеми, кто этого захочет. Желаю, чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после меня, были бы переданы Владимиру Григорьевичу Черткову, с тем чтобы он и после моей смерти распоряжался ими теперь, для того чтобы все мои писания были безвозмездно доступны всем желающим ими пользоваться для издания. Прошу Владимира Григорьевича Черткова выбрать такое же лицо или лица, которым бы он передал это уполномочие на случай своей смерти».

1 ноября 1909 года А.Б. Гольденвейзер вместе с Страховым Ф.А. привозят, как им казалось, окончательный вариант последней воли Толстого: «Лев Николаевич закрыл двери, прочёл текст завещания очень внимательно, удивился мёртвому юридическому языку документа. Текст его он переписал сам, без помарок, что ему вполне удалось. В качестве свидетелей подписались Гольденвейзер и потом – Страхов, который приехал через несколько минут. Всё время боялись, что может войти Софья Андреевна. Но, наконец, завещание подписано и спрятано Гольденвейзером в портфель» (Шкловский В.Б. Лев Толстой).

Однако Толстой решил обязательно упомянуть в своём завещании, что в случае смерти Александры Львовны он назначает своей наследницей свою дочь Татьяну Львовну (Сухотину), поэтому 17 июля 1910 года завещание переписали снова. Но и в этот раз не обошлось без досадных ошибок: последние строки о свидетелях были написаны не рукой завещателя – таким образом, в соответствии с законом текст завещания не соответствовал утверждённой форме, так как не был весь написан одной рукой и содержал дополнительные пометки, что, конечно же, не допускалось законом.

Лев Николаевич и Софья Андреевна Толстые. 1 августа 1903 г. © РИА «Новости»

Только 22 июля 1910 года, во время конной прогулки в лесу недалеко от деревни Грумант, Лев Николаевич Толстой на большом пне под диктовку А.Б. Сергеенко, который держал перед ним черновик, собственноручно написал и подписал английским самопишущим пером окончательный вариант завещания, который и был впоследствии утверждён Тульским окружным судом к исполнению 16 ноября 1910 года:

«Тысяча девятьсот десятого года, июля (22) дватцать второго дня я[106], нижеподписавшийся, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, на случай моей смерти делаю следующее распоряжение: все мои литературные произведения, когда-либо написанные по сие время и какие будут написаны мною до моей смерти, как уже изданные, так и неизданные, как художественные, так и всякие другие, оконченные и неоконченные, драматические и во всякой иной форме, переводы, переделки, дневники, частные письма, черновые наброски, отдельные мысли и заметки – словом, всё без исключения мною написанное по день моей смерти, где бы таковое ни находилось и у кого бы ни хранилось, как в рукописях, так равно напечатанное и при том, как право литературной собственности на все без исключения мои произведения, так и сами рукописи и все оставшиеся после меня бумаги завещаю в полную собственность дочери моей Александре Львовне Толстой. В случае же, если дочь моя Александра Львовна Толстая умрёт раньше меня, всё означенное завещаю в полную собственность дочери моей Татьяне Львовне Сухотиной.

Лев Николаевич Толстой

Сим свидетельствую, что настоящее завещание действительно составлено, собственноручно написано и подписано графом Львом Николаевичем Толстым, находящимся в здравом уме и твёрдой памяти. Свободный художник Александр Борисович Гольденвейзер. В том же свидетельствую, мещанин Алексей Петрович Сергеенко. В том же свидетельствую, сын подполковника Анатолий Дионисьевич Радынский».[107]

Этот вариант и был исполнен после кончины великого писателя, к крайнему неудовольствию Софьи Андреевны. Во-первых, графиня затеяла новое издание собрания сочинений Толстого, на которое очень рассчитывала в денежном отношении, а отказ Льва Николаевича от авторских прав создавал крайне неблагоприятную финансовую ситуацию для всей семьи. Во-вторых, Софья Толстая опрометчиво отказалась от предложения владельца крупнейшего российского издательства «Просвещение» Натана Сергеевича Цетлина, который планировал «купить издание на вечное владение за миллион рублей»[108].