Целостная семья
Когда мы поженились, моему сыну было семь лет, дочери – девять, а сыну Ондреа – одиннадцать лет. До этого, на протяжении пяти лет, я большую часть времени был родителем-одиночкой. Ондреа одна воспитывала ребёнка одиннадцать лет. Образование единой семьи было сопряжено со страхом и радостью, ожиданиями и разочарованиями, гневом и любовью. Соединение в одну семью – это ещё одна форма триангуляции. Каждая личность поднимается до семьи как целого. Но когда соединяются две семьи, может возникать сложная смесь антипатий и влечений. (Безусловно, такие энергии проявляются во всех отношениях, но в случае слияния семей они часто очевидны с самого начала). Между каждым родителем и ребёнком, как и внутри каждой пары, формируется уникальная связь. Каждый обладает своей
Каждый родитель и ребёнок находят точки валентности, в которых глубоко прорастают корни их взаимосвязи друг с другом. У каждого своя формула связи. Однако, когда две семьи соединяются в одну, может случиться так, что у них будут совсем разные показатели валентности. Если два человека – неважно, взрослые это или дети, – проявляют одинаковые склонности ума, сходные привязанности, характерные для их личности и темперамента, то между ними, скорее, возникнет вооружённое столкновение, чем идеальная гармония. Тем не менее, если один стремится быть открытым к неприятию другого, возможно, между ними произойдёт контакт, опыт взаимо-бытия, в котором двое соединяются и формируют треугольник ради будущего роста и исцеления. Валентность – это «коэффициент привязанности», способность воспринимать чужой ум на уровне сердца.
Когда две семьи соединяются в одну, могут потребоваться месяцы и даже годы, чтобы их валентность изменилась и стала соответствовать «семье как целому». Чтобы члены семьи смогли, проявляя равноценную открытость сердца, встретиться на общей почве наших побед и отчаяния, печалей и радостей.
В моих отношениях с нашим старшим сыном был период, длившийся около года, когда, запутавшись в представлениях о том, каким должен быть «старший сын» и что он должен делать, я стал достаточно предвзятым и несколько «авторитарным». Нередко случалось, – когда нам не хватало осознанности, – что мы завтракали в молчаливом, упорном противостоянии друг другу. Но однажды, когда мы сидели друг напротив друга за кухонным столом, я ощутил, что это невыносимо. Стало совершенно очевидно, как много мы теряем, когда позволяем страху и осуждению разделять нас, и тогда я мягко, наверное, почти умоляюще, посмотрел сыну в глаза и сказал: «Джеймс, хватит терпеть эту невыносимую боль. Сколько ещё так будет продолжаться? Сколько ещё мы будем отталкивать друг друга, когда на самом деле всей душой хотим любви?» Он ничего не ответил, только кивнул головой – и это стало знаком начала конца для нашего мучительного разлада.
Когда мы с сыном стали ближе, он разрешил мне официально его усыновить. Мы стали настолько близки, насколько могут стать души двух людей, когда присутствует открытость к любви. Примерно спустя год после этой беседы, играя в баскетбол с Джеймсом и несколькими его друзьями из старшей школы, я поскользнулся, наступив в грязь гладкими подошвами своих кедов, и упал на землю. Друзья Джеймса, конечно, стали смеяться, как они смеялись бы, если опозорился бы кто-нибудь из них. Однако Джеймс мгновенно оказался рядом со мной, разогнав своих товарищей. Он сказал, чтобы они замолчали! Он защищал меня, как самурай, помог мне подняться на ноги, как мать Тереза, и отряхнул с меня грязь, как мой старший сын.
Когда тем утром, сидя за столом, я спросил Джеймса, сколько это может продолжаться и как долго мы выдержим этот разлад, мои слова пробили в уме брешь и раскрыли способность наших душ к взаимодействию. В последующие годы, после этих трудных моментов откровенности, наши отношения едва ли могли быть лучше. Я теперь как минимум его отец. А он – мой сын. Когда я вижу его, я неизменно узнаю в нём Возлюбленного. Каждый год на День матери он присылает мне открытку.
Чтобы объединённые семьи стали целостной семьёй, не только родителям необходимо выявить свою «валентность» в отношениях, детям также необходимо проделать эту работу. В этом случае метод слепого поиска – единственный настоящий путь. Продвигайтесь вперёд шаг за шагом. Пусть дети проверяют и дразнят друг друга, смеются, шутят. Пусть они узнают, кто эти чужие существа. Борются друг с другом. Состязаются за своё место в иерархии. Крадут друг у друга сладкое. Спускают воду в туалете, когда кто-то моется в душе. Брызгаются водой. Вместе работают над совместными проектами. Постоянно и непрерывно сплетничают. Обретают друг в друге членов семьи. Неуверенность превращается в уверенность. Доверие сохраняется даже тогда, когда мы подозреваем другого в ненадёжности. И за те годы, что они прожили вместе, их отношения стали настолько родственными (учитывая все взлёты и падения, все мелочи и нюансы), как если бы они родились в одной семье. Когда же дети переехали, чтобы жить отдельно, они в итоге поселились в одном и том же калифорнийском городке. Они живут в своих квартирах, регулярно общаются друг с другом, учатся строить отношения.
Наверное, сейчас стоит поговорить об одержимости «родной кровью». От многих людей, живущих в объединённых семьях, можно услышать, что биологические дети – это их «кровь», а остальные дети, которые мало чем от них отличаются – «приёмные». Это всегда печалит нас. Быть кому-то «кровным родственником» – значит разделять с ним набор генов, в котором многие, подобно Нарциссу, глядевшему в пруд, ищут в первую очередь своё собственное отражение. Очевидно, эти люди ещё пребывают в заблуждениях. Они не уделяют достаточно внимания либо душевным потребностям своих новых детей, либо проблемам в отношениях со своей первоначальной семьёй.
Здесь снова возникает непонимание, связанное с различием между данными и приобретёнными отношениями. Мы убеждены, что, если кто-то для нас «родной по крови», только этот человек является данностью в нашей жизни и к нему нужно относиться с особенным уважением. Но наша объединённая семья, наши новые дети не являются чем-то приобретённым – это данность, если мы берём на себя подлинную ответственность за новую жизнь. В сердце Возлюбленного нет «родных по крови», все являются друг другу попутчиками на пути к живой истине. В сущности, объединённая семья является семьёй в большей мере, чем та, в которой мы родились. Здесь больше любви, больше честности в словах, больше заботы о благополучии друг друга, чем где-либо ещё.
Привязанность к родной крови – это предрассудок, порождённый невежеством. Воображать, будто ваши новые дети являются менее важной частью импульса вашей жизни, вашей кармы, – значит совершенно упускать из виду смысл своего воплощения и исцеления, ради которого вы пришли в этот мир.
Поскольку у каждого поколения, не говоря уже о конкретных людях, свои музыкальные вкусы, объединить семью в нашем случае, в частности, значило найти ту точку, в которой наши музыкальные вкусы пересекаются. После того, как те, кто сидел на заднем сиденье машины, уставали дурашливо подражать нам, мы часто начинали петь песню Стива Миллера «Fly like an Eagle». Пять наших «уникальных» голосов сливались воедино в смехе и пении, достигая сердца Возлюбленного, – в каждом, кто нас слышал, и в каждом, кто пел.
Если вдруг у вас возникнет ощущение, будто мы с Ондреа обладаем некой мистической связью с детьми, которая всегда одолевает трудности, позвольте уверить вас, что это не так. Наша настроенность друг на друга и конкретные действия зачастую носят куда более практичный характер, чем можно было бы предположить. Когда, к примеру, новоиспечённые братья и сёстры устраивали вечернее соревнование «кто кого переспорит», мы, давно уяснив, что даже самое умелое вмешательство может лишь ненадолго их утихомирить, выбрали другой образ действий. Поскольку наш дом отапливается с помощью дров, нам ничего не стоило незаметно подойти к печи и подбросить в огонь полено-другое. Спустя полчаса, когда мы возвращались в комнату, где теперь было где-то сорок градусов по Цельсию, дети либо спали, либо были одурманены жарой настолько, что общались менее увлечённо.
Из обширного опыта консультирования нам известно, что зачастую, даже если человек по-настоящему жаждет общения, в его душе могут присутствовать тщательно оберегаемые остатки таких глубоких травм, что итогом бывает, скорее, ощущение фрустрации, чем целостности. Мы благодарны за благодать, которая даёт возможность каждому из нас выходить за пределы своих ограничений и оборонительных укреплений, чтобы вместе стать целой семьёй.
27
Как научиться любить родителей
Я вырос в шумной и многоголосой семье – среди крикливых, импульсивных людей. Ондреа воспитывала «серьёзная», спокойная семья. Эмоциональные особенности, характерные для наших семей, определялись непрожитым горем. Так, у нас были немного разные «стили любви». Когда мы познакомились, мы оба имели приличный «послужной список» прошлых отношений, однако мы встретились, очевидно, для того, чтобы учиться любви. Каждый из нас считал эти отношения «последними».
Очевидно, нам необходимо было трансформировать характер своей любви,
Наша практика, в ходе которой мы просто учились любить, – практика «просто любви» – в частности, состояла в том, что мы сосредоточивались на любой дистанции, отделяющей нас от родителей. Восстановление любви к родителям – постоянная тема в нашей совместной работе, направленной на очищение ума и раскрытие сердца.
Мой отец был гневным и боязливым человеком. Временами он достаточно плохо обращался с моей матерью. Однако всегда, ещё до того, как я сумел полюбить отца, – в те годы, когда я презирал его за ханжество и грубое невежество, – я наслаждался его потрясающим смехом. В нём сочетались самые разные качества. Приятные и неприятные. С ним нужно было быть осторожным! В сущности, я не помню, чтобы любил отца до того, как приблизился к своему тридцатилетнему рубежу. Но когда время от времени я понемногу стал испытывать это чувство – в моменты доброжелательных размышлений, прощения и принятия себя, в моём сердце стало появляться больше места для любви.