Книги

Об Солженицына. Заметки о стране и литературе

22
18
20
22
24
26
28
30

Пора вернуться в современность и проговорить принципиальный, на мой взгляд, момент. Воинствующий антисталинизм, как это видно по фейсбучной заметке Мариэтты Чудаковой, базируется на простой идее о том, что против мертвого тирана все средства хороши: миф, гипербола, цифровой гротеск, инфантильный мистицизм, вполне безответственные трактовки Божественного промысла… Вся эта гремучая смесь порождает обратную и взрывную реакцию:

если критика Сталина так легко оперирует мифологией и прямой ложью, то и подлинные цифры и свидетельства о репрессиях должны быть подвергнуты сомнению. Если Сталину приписывают зоологические фобии и чудовищные замыслы (почему-то нереализованные) – значит, объект исторической клеветы кристально чист и не имел даже реальных ошибок и просчетов. Если солженицынские 66 миллионов – неумеренная гипербола, то и настоящие цифры репрессированных могут оказаться литературным приемом. Подобной логике подвержены даже гении (Иосиф Бродский: «Если Евтушенко против колхозов, то я – за»), что уж говорить о народе в целом…

Таким образом, для нынешнего подспудного, народно-неофициального утверждения Сталина изрядно поработали либералы-интеллигенты – не только фейковым пиаром, но и собственным двусмысленным имиджем. Но есть и хорошая новость – там, под знаменитым чудаковским постом, развязалась любопытная дискуссия, из которой очевидно, насколько успешно и быстро вырабатывается общественный иммунитет против сословно-информационных хворей. Да и процесс оздоровления (опустим особые клинические случаи) идет вне зависимости от национальности и политических воззрений.

Светлана Алексиевич: от ВЧК до ЛГБТ[18]

В интервью польскому изданию Gazeta Wyborcza известная писательница Светлана Алексиевич, рассказывая о работе над «книгой о любви», призналась в бисексуальности. «Любовь – это любовь. Важно, что чудо произошло, а с кем – это уже менее существенно. Я сама любила в жизни и женщин, и мужчин». Если это и каминг-аут, то какой-то совершенно комический – возраст, знаете (Светлана Александровна 1948 г. р.), внешность, репутация бескомпромиссного документалиста, касающегося самых больных проблем современного общества. Не завидую людям с воображением, в чьем сознании запляшут соответствующие картинки.

Я давно продвигаю мысль, что нобелевский лауреат по литературе 2015 года, Светлана Алексиевич, никакой не документальный реалист, а самый настоящий концептуалист. То есть адепт художественного направления, построенного на назойливой эксплуатации одних и тех же немногочисленных приемов. А также идеи о том, что сам художник и есть конечное произведение искусства, которому и творить-то уже необязательно. Между юродивым и актером. Но ближе к актерству.

Вспомним: покойный Дмитрий Александрович Пригов очень убедительно кричал кикиморой во время поэтических чтений, и стихи его как-то непоправимо уходили на задний план. А благополучно здравствующий Лев Рубинштейн во времена расцвета направления неубедительно матерился, перебирая библиотечные карточки, и стихов там вовсе не было надо.

Мне это ее свойство привелось заметить с довольно близкого расстояния. В декабре 2014 года, на финале «Большой книги». О чем свидетельствуют обошедшие в свое время и СМИ, и социальные сети фото, где ваш покорный слуга располагался прямо за спиной Светланы Алексиевич и легко мог быть принят за ее охранника. Вот как хотите, а литератора, которому обещана нобелевка, сразу заметно, он выделяется из группы коллег цветом одежд, светом глаз и задором речей. Алексиевич тогда горела каким-то нездешним и злым светом и была весьма задириста. Как говорил в подобных случаях более чем достойный обеих премий Зощенко: сидит, привыкает.

Через год без малого, когда случился нобелевский триумф, многие интеллигенты (и многие из них, не прочитавшие книг свежей лауреатки) важно и долго дискутировали, журналист Светлана Алексиевич или все-таки писатель особого, ею и созданного жанра… Конечно, ни то и ни другое. К журналистике Алексиевич никакого отношения не имеет, поскольку подогнанные под идеологическую тенденцию ворохи интервью (с аутентичностью которых всё глубоко непросто) – это никак не отражение реальности. Но и не преображение ее, поскольку демиург с единственным инструментом может сколько угодно ломать, но вряд ли чего построит. Если здесь и самовыражение, то сугубо нишевое, неизменность приема, доводящего результат до абсурда и полной художественной неразличимости. Алексиевич недурно, хоть и безнадежно вторым рядом, смотрелась бы в столичном андеграунде 1980-х, ныне прочно забытом. Актуальное штукарство, концептуализм, как и было сказано.

Идея моя всенародной популярности не обрела, как, впрочем, и сама писательница Алексиевич, несмотря на Нобеля, однако в подтверждение ее Светлана Александровна продолжает подкидывать аргументы. В свое время широко тиражировалось признание Алексиевич в любви одному мужчине – Феликсу Дзержинскому, революционеру и отцу-основателю ВЧК: «Ловлю себя на мысли, что мне всё время хочется цитировать самого Дзержинского. Его дневники. Его письма. И делаю я это не из желания каким-то образом облегчить свою журналистскую задачу, а из-за влюбленности в его личность» (журнал «Неман», 1977 г.). В следующем году в том же журнале «Неман» Светлана Александровна признавалась в любви уже ко всем старым большевикам: «Особое это племя – старые большевики. Узнаешь их и наполняешься горделивым чувством, становишься сильнее в вере. И обнаруживаешь крепчайшую нерасторжимую связь…»

На этом фоне весь последующий антикоммунизм и проклятия тоталитарной России со стороны Алексиевич выглядят чрезвычайно пикантно, и нынешний юмористический каминг-аут совсем немного добавляет в картину ее внутреннего ЛГБТ и к образу многоопытной конъюнктурщицы. Сразу оговорюсь, что личная жизнь здесь вовсе ни при чем, никто и не погружает туда любопытных носов. Мстительно припоминать нобелиатке ее многочисленные диагнозы «духовной деградации» России на фоне «любви и к мужчинам, и женщинам» – дело не только забавное, но и необходимое. Поскольку и русофобия, и запоздалая демонстрация бисексуальности, и даже былая, с резким для 1980-х перебором, лояльность советской власти – это одна конъюнктурная линия, в которой полностью нивелируется не только литература, но и сама личность. Остается говорящая голова, актерский носитель.

Нет, есть кое-что еще: кокетливое невежество. Из того же польского интервью, объясняя свою малую литературную продуктивность: «По роману в год? Не представляю себе. У нас есть такой писатель – прошу не вспоминать фамилию, – который выпустил большую книгу про Окуджаву, а через год – про Пастернака. Как это возможно? Ведь Пастернак – это целый огромный мир!»

Тут, конечно, зудит комплекс Светланы Александровны – между «Чернобыльской молитвой» (1997) и «Временем секонд хенд» (2013) – шестнадцать лет. Но это ладно. Интереснее, что «Пастернак» того, чью фамилию Алексиевич просит не вспоминать, в серии ЖЗЛ вышел в 2006 году. «Окуджава» в той же серии увидел свет в 2009 году; нобелиатка перепутала очередность и гиберполизировала перерыв между биографиями. Это не говоря о тоне.

На месте Дмитрия Быкова я бы обиделся. Не за себя, так за Пастернака с Окуджавой.

Неформат Поклонской[19]

За «пенсионную реформу» в ее нынешнем виде и первом чтении проголосовала фракция «Единая Россия», обладающая в Государственной Думе конституционным большинством. «Но был один, который не стрелял».

Наталья Поклонская – интересная женщина, экс- прокурор Крыма, уже в качестве парламентария прославившаяся довольно экстравагантной формой монархизма и непримиримой борьбой с фильмом Алексея Учителя «Матильда», – проголосовала против.

Еще восемь мужчин-единороссов предпочли на заседание не явиться по поводам или без, – среди них такие заметные фигуры, как Григорий Балыхин, Сергей Железняк, Виталий Милонов, Вячеслав Фетисов и др. Тут неизбежны (и уже начались) упражнения – в той или иной степени иронические – на тему наличия мужских качеств в хрупкой женщине (традиция русской поэзии от Николая Некрасова до куплетистов наших дней). Естественно, мужскому большинству фракции (включая заболевших) Поклонская противопоставлена всерьез и надолго.

Увы, гендерному аспекту во всей политической биографии Натальи Владимировны придается явно преувеличенное значение. Так, многочисленные оппоненты, которых она успела нажить, с усмешечкой рассуждают о женской неустроенности и соответствующих комплексах. В наши дни, когда каждый сетевой байронит мнит себя глубоким знатоком женской психологии, подобные объяснения вообще становятся универсальными и жутко банальными. (Ну, как зависть привыкли объявлять причиной всех людских конфликтов.) А универсально-банальные объяснения редко бывают точными, особенно когда речь идет о нелинейных процессах и штучных человеческих экземплярах.

Поэтому посмотрим глубже.