Мне в свое время приходилось говорить, что Наталья Поклонская, новичок российского политикума, с жаром неофита и едва ли сознательно атаковала целых две национальные институции, и они ощутимо затрещали по швам.

Начнем с первой. Поклонская показала, что идеологию можно строить не размещением госзаказа в гуманитарных лабораториях, не мозговым штурмом экспертов-интеллектуалов и даже не прозрением философа-одиночки. Может, куда успешнее истерический напор и живая страсть к объекту возвеличивания.

Поклонская разрушила именно прежний, дискуссионный и вербальный, подход к исторической полемике. Последняя могла быть скандальной, предельно идеологизированной, растянувшийся на столетие и более, с апелляцией к вновь открывшимся сенсационным фактам, но, в общем, не покидала общеинтеллигентского дискурса. О первых лицах спорили люди книги и адепты слова, а Поклонская сломала их монополию.

Ее любовь к императору Николаю Александровичу Романову сразу обрела формат эстрадный, фан- клубов, groupies и топлесс. Любопытнейший гибрид традиционных ценностей и вполне отвязанных радикальных практик, а стилистически это, конечно, никакой не консерватизм, а самый оголтелый модерн.

Это как сравнить толстый журнал, полный солидных профессорских статей, с кричаще-аляпо-ватым комиксом. Или советский концерт мастеров искусств – пусть с джазовой импровизацией в финале – с «Голубым огоньком» свежих новогодних выпечек.

Тем не менее практика сработала и показала результат выдающийся. Недавнее широкое общественное движение по поводу столетия расстрела царской семьи сделало монархизм из явления почти маргинального солидным культурным трендом. Речь пока идет, разумеется, не о политике, скорее об «историческом монархизме», «монархизме памяти», медийном традиционализме. Но Наталья Владимировна, ставшая первым арт-дилером монархического перформанса, работала именно как политик и обозначила себе широкое поле карьерной перспективы.

Вторая атака – еще серьезнее; Поклонская последовательно разрушает принципиальнейшую практику, которая во властно-бюрократической среде (да и среди людей искусства, чего там) называется «играть по правилам». Все же, в общем, понимают, что люди, сами себя назначившие консерваторами около власти (Елена Мизулина, Виталий Милонов и пр.), прежде всего избывают невроз собственного либерального прошлого, но с такой же легкостью займутся самолечением от нынешнего своего охранительства. Причем, случись команда, прямо сейчас, без инкубационного периода. Это и есть игра по правилам. Потому что главное правило – никаких революций, только эволюция, и самая незыблемая из наших политических традиций – бюрократические каноны и нравы. Но у Поклонской – не то чтобы какая-то особенная смелость и избыточный политический темперамент, нет, у нее просто иной опыт. Который заставляет безошибочно предпочитать бюрократической машинерии – живую даже не идею, но эмоцию.

Тут характерно не пенсионное ее диссидентство, а памятный эпизод начала июля: Поклонская демонстративно отказалась вставать в момент общего думского приветствия делегации американских сенаторов. В парламентском руководстве тогда поворчали, насколько, мол, единственный в своем роде жест Поклонской был «невежлив».

Мне скажут, будто я намекаю на некие украинские и даже майданные корни подобного поведения. Общую не идеологию, конечно, но психологию майданных пассионарий. Безусловно, что-то тут есть: по прошествии времени выяснилось, что у Надежды Савченко и Натальи Поклонской общего много больше, чем у той же Поклонской с Еленой, скажем, Яровой или Ольгой Баталиной.

Но, думаю, и майданный след – во многом ложный. Тут, повторяю, разумнее идти не от гендера и психологии, но политического типажа. Поклонская – тип политика-эмигранта, в силу ряда причин обладающего особенным, нередко двойным менталитетом и более радикальным настроем. Политик подобного типа очевидно сделал свой непростой выбор. Он априори лоялен территории и государственности, на службу которым «вернулся». Он видит их слабые стороны и весь абсурд «игры по правилам», поскольку зрение его устроено сложнее. В то же время многого ему здесь не жалко – он привык быть перекати-полем и при каждом удобном случае избавляться от якобы лишнего и ненужного.

Вспомним: пока весь политический класс России начала 1917-го соревнуется в безудержном феврализме, один политик-эмигрант, Владимир Ленин, обнародует немыслимо-футуристические «Апрельские тезисы» под общий смех и улюлюканье, уже через пару месяцев сменяющиеся уважением и страхом. Немногим позже другой политик-эмигрант, Лев Троцкий, среди общего хаоса и паралича, осуществляет перехват власти. Ну и так далее, внероссийским примерам вообще нет числа.

Забавно, что «демократы» перестройки эти уроки хорошо усвоили и, превознося советских диссидентов-эмигрантов в толстых своих журналах и на перестроечном ТВ, сделали всё, чтобы они не вернулись в сколько-нибудь ощутимом политическом качестве.

А Поклонскую, четверть века спустя, просмотрели. Ну и крымские обстоятельства героической «русской весны» слишком безоговорочно и стихийно свидетельствовали в ее пользу.

В свете отношения масс к пенсионной реформе и особой позиции Натальи Владимировны в этом, до конца не оформленном, глобальном социальном эксперименте, о Поклонской как самостоятельном политическом лидере, возможно, придется говорить очень скоро. Но ее уникальная, беспрецедентная для современной России поведенческая модель и почти невозможная в наших условиях резкая индивидуальность уже сегодня наглядны и убедительны.