844 Можно, наверное, согласиться с тем, что западный рационалистический дух впал благодаря психоанализу прямиком, так сказать, в невротическое состояние сидпа, где угодил в неизбежный застой вследствие некритического допущения, будто всякая психология есть дело субъективное и личное. Тем не менее, в результате этого вторжения мы сделали хотя бы один шаг в тыл нашему сознательному существованию. Теперь, когда мы о том знаем, имеется указание на правила чтения «Бардо Тхедол»: этот текст нужно изучать в обратном порядке. Если при помощи западной науки нам в какой-то мере удалось постичь психологический уклон раздела «Сидпа-бардо», то теперь нужно приступать к следующей, более высокой задаче — к объяснению предыдущего раздела «Чьенид-бардо».

845 Состоянию чьенид присущи кармические иллюзии, те, что вызываются психическими остатками (или заслугами) предыдущей жизни. Восточное представление о карме есть своего рода учение о психической наследственности, исходящее из гипотезы реинкарнации, а в конечном счете сводимое к положению о вневременности души. Ни наша система знаний, ни наш рациональный склад ума не в состоянии воспринять подобное представление. Для нас тут слишком много всяких «если» и «но». Прежде всего, мы крайне мало знаем о возможностях существования индивидуальной психики за чертой смерти — так мало, что не можем даже вообразить, каким могло бы быть доказательство чего-либо из этой области. Кроме того, нам слишком хорошо известно, что по причинам теоретико-познавательного характера такое доказательство невозможно, как и доказательство бытия Бога. Поэтому можно с осторожностью принимать понятие кармы лишь в той мере, в какой оно в самом широком смысле может пониматься в качестве психической наследственности вообще. Психическая наследственность и вправду существует, это наследование таких психических признаков, как предрасположенность к заболеваниям, свойства характера, способности и т. д. Психическая природа таких явлений не несет никакого урона, даже когда наша естественно-научная мода сводит ее к якобы физическим условиям (строению клеток). В жизни немало того, что оказывает преимущественно психическое воздействие на человека, а также имеются и такие наследственные черты, которые выражаются в первую очередь физиологически, то бишь физически. Среди психических наследуемых комплексов имеется при этом особая их разновидность, не ограниченная в главном ни семейной, ни расовой наследственностью. Это всеобщие духовные предрасположенности, под которыми следует понимать своего рода формы (платоновские eidola — «идолы», образы), служащие духу образцами для организации психических содержаний. Эти формы можно назвать категориями, по аналогии с логическими категориями, этими повсеместно наличными, насущными предпосылками мышления. Только наши «формы» будут категориями не рассудка, а воображения. Плоды фантазии в самом широком смысле всегда наглядны, и потому ее формы изначально носят характер образов, причем типических образов, которые я по этой причине вслед за Августином называю архетипами. Настоящим кладезем архетипов выступают сравнительные исследования религии и мифологии, а также психология сновидений и психозов. Поразительный параллелизм указанных образов и выражаемых ими идей нередко служит отправной точкой при построении самых смелых гипотез о переселении народов, хотя гораздо уместнее было бы обсуждать удивительную однородность человеческой души во все времена и во всех странах. По сути, архетипические формы фантазии спонтанно репродуцируются всегда и всюду, не вызывая ни малейшего подозрения в непосредственном заимствовании. Исходные психические связи отличаются таким же удивительным единообразием, которое свойственно структурным связям зримого тела. Архетипы суть нечто вроде органов дорациональной психики. Это постоянно наследуемые, всегда одинаковые формы и идеи, лишенные специфического содержания. Последнее возникает лишь в индивидуальной жизни, где личный опыт облекается именно в эти формы. Не существуй эти архетипы везде и всюду в тех же самых формах, как можно было бы объяснить, например, тот факт, что книга «Бардо Тхедол» почти в каждом своем предложении утверждает, будто мертвые не знают, что они мертвы? Схожее утверждение столь же часто встречается в наиболее вульгарной и некультурной спиритической литературе Европы и Америки. Мы встречаем это утверждение уже у Сведенборга[821], но его сочинения все же известны не столь широко, чтобы любой обыкновенный медиум им прилежно следовал. А предполагать связь между Сведенборгом и «Бардо Тхедол» вовсе немыслимо. С древних времен принято верить, что мертвецы просто продолжают вести земную жизнь — и по этой причине часто не подозревают, что стали бестелесными духами. Это архетипическая идея, которая обретает чувственное восприятие, едва кто-либо переживает опыт соответствующего содержания. Важно и то обстоятельство, что призраки повсюду обнаруживают некоторые общие черты. Разумеется, я рассуждаю об этой недоказуемой спиритической гипотезе, но сам в нее не верю; мне достаточно гипотезы о наличии у человека как вида некой дифференцируемой и наследуемой психической структуры, что направляет все переживания в определенную сторону и придает им определенную форму. Органы тела нельзя считать пассивными данностями, это, скорее, динамические комплексы функций, утверждающие свое наличие твердо и решительно; архетипы же, психические органы, суть динамические (инстинктивные) комплексы, в высокой степени определяющие душевную жизнь. Потому-то я и усматриваю в них доминанты бессознательного. Тот слой бессознательной психики, что состоит из этих повсеместно распространенных динамических форм, я называю коллективным бессознательным.

846 Насколько мне известно, не существует никакой индивидуальной пренатальной или даже «доматочной» наследственной памяти, зато имеются наследуемые архетипы, которые, впрочем, лишены содержания, поскольку не содержат пока никаких субъективных переживаний. Они, как уже говорилось, достигают сознания лишь тогда, когда их делает воспринимаемыми личностный опыт. Как мы видели, психология сидпа выражает желания жизни и рождения (сидпа = «бардо поиска способов нового рождения»). Поэтому данное состояние само по себе не допускает переживания транссубъективных психических реальностей — разве что индивидуум категорически отвергает возможность вновь родиться в мире сознания. Согласно книге «Бардо Тхедол», в каждом состоянии бардо существует возможность взойти к дхармакайе, покорив четырехликую гору Меру, — в случае, если усопший не следует своей склонности идти за тусклым светочем. В переводе на наш язык это означает, что разум, каким мы его понимаем, встречает отчаянное сопротивление, из-за чего отрицается священная привилегия трактовки собственной сущности как «Я». Практически это не что иное как имеющая тяжкие последствия капитуляция перед объективными силами души, своего рода символическая смерть, в разделе «Сидпа-бардо» соответствующая суду над умершими. Это завершение рационально-сознательной и морально-ответственной жизни, добровольное подчинение тому, что книга «Бардо Тхедол» называет «кармической иллюзией». Последняя возникает вследствие веры в воображаемый мир чрезвычайно иррациональной природы; она никак не соотносится с суждениями рассудка и не объясняется ими, порождается исключительно произвольной, ничем не сдерживаемой силой воображения. Это сновидение или попросту «фантазия», от которой любой благонамеренный человек не преминет сразу же отодвинуться. Действительно, с первого взгляда нелегко отличить такую фантазию от бреда сумасшедшего. Во всяком случае, довольно часто бывает достаточно небольшого ослабления сознания, abaissement du niveau mental, чтобы этот иллюзорный мир вырвался на свободу. Страх и тьма этого прорыва соответствуют начальным главам раздела «Сидпа-бардо». Также этот раздел раскрывает архетипы, или кармические образы, что являются поначалу в ужасающем облике. Состояние чьенид соответствует состоянию искусственно вызванного психоза.

847 Много говорят и пишут об опасностях, которые заключает в себе йога, особенно пользующаяся недоброй славой кундалини-йога[822]. Искусственно вызванное психотическое состояние, которое у некоторых предрасположенных индивидуумов при определенных обстоятельствах легко может перерасти в настоящий психоз, сходно с такой опасностью, и к ней следует относиться со всей серьезностью. Здесь и вправду подразумевается немалая угроза, которой нужно избегать, вопреки нашим западным повадкам. Иначе это будет вмешательство в судьбу, доходящее до последних глубин человеческого бытия и способное пробудить источник таких страданий, о которых в здравом уме никому и не грезилось. Им соответствуют адские мучения состояния чьенид, которые наш текст живописует следующим образом.

848 Эти мучения точно передают характер опасности: налицо угроза распада для целостного тела бардо, которое в качестве subtle body (тонкого тела) составляет зримую оболочку души умершего. Психологическим аналогом этого расчленения выступает психическая диссоциация в своей губительной форме — шизофрения (расщепление сознания). Эта наиболее часто встречающаяся душевная болезнь заключается главным образом в выраженном abaissement du niveau mental, которое, с одной стороны, упраздняет нормальное торможение, исходящее от сознания, и тем самым, с другой стороны, придает беспредельный размах игре бессознательных доминант.

849 Переход от состояния сидпа к состоянию чьенид выражает, таким образом, опасное изменение направления и ориентации сознательного состояния в обратную сторону, принесение в жертву безопасности от сознательного ощущения себя, подчинение крайне рискованной игре хаотически возникающих фантастических образов. Фрейд заявил, что «Я» является «самым настоящим очагом страха»[823], и выказал этим замечанием верное и очень глубокое прозрение. Страх перед самопожертвованием таится внутри любого «Я», и зачастую этот страх оказывается не чем иным, как с трудом подавляемым стремлением бессознательных сил получить полное господство. Любому самостановлению (индивидуации) приходится преодолевать этот опасный и узкий проход, ведь в цельности себя находится все ужасное, нижний и верхний миры душевных доминант, от которых «Я» непросто и лишь в известной степени освобождается, получая более или менее воображаемую свободу. Это освобождение есть, конечно, необходимое и героическое предприятие, но оно отнюдь не сулит окончательного результата, поскольку выступает только порождением субъекта, которому для полноты необходима еще встреча с объектом. Поначалу кажется, будто этот объект — мир вокруг, с такой-то целью раздвинутый при помощи проекций. Люди ищут и находят себе затруднения, ищут и находят себе недругов, ищут и находят нечто любезное сердцу и дорогое, и сладко сознавать, что все дурное и хорошее заключено в зримом объекте, где можно побеждать, наказывать, уничтожать или радоваться. Но сама природа не всегда позволяет этому состоянию райской невинности сохраняться долго. Есть и всегда были люди, которые не могут удержаться от интуитивного понимания того, что мир и переживание мира имеют одну и ту же сущность, что они отражают нечто, сокрытое в глубинах самого субъекта, в его собственной транссубъективной действительности. Эту глубочайшую интуицию и предполагает, по ламаистскому учению, состояние чьенид, а потому раздел «Чьенид-бардо» и имеет подзаголовок «Бардо переживания действительности».

850 Та действительность, которая переживается в состоянии чьенид, есть, как учит последняя глава раздела, реальность мысли. «Мыслеформы» становятся реальностями, фантазия принимает наглядный облик, начинается сновидение, вызывающее ужас, обусловленное кармой и разыгрываемое бессознательными доминатами. Вначале появляется несущий уничтожение бог смерти, олицетворение всякого страха; за ним следуют (мы читаем текст в обратном направлении) 28 могущественных и страшных богинь и 58 божеств, пьющих кровь. Вопреки демоническому обличию, неразберихе пугающих атрибутов и безобразных картин, здесь уже проступает некий порядок. Эти группы богов организованы по четырем сторонам небосвода и характеризуются типичными для них мистическими цветами. Постепенно выясняется, что все эти божества собраны в мандалы (окружности), поделенные крестом на четыре цвета. Эти цвета соотносятся с четырьмя формами мудрости:

851 На высшей ступени прозрения усопший узнает, что эти реальные мыслеформы исходят от него самого и что четыре светозарных пути мудрости, перед ним открытые, суть эманации его собственных психических возможностей. Так мы оказываемся в самом сердце психологии ламаистской мандалы, которую я истолковал в изданной совместно с покойным Рихардом Вильгельмом книге «Тайна Золотого цветка»[824].

852 В движении обратно через раздел «Чьенид-бардо» мы доходим наконец до видения четырех «великолепий»: 1) зеленый будда Амогхасиддхи; 2) красный будда Амитабха; 3) желтый будда Ратнасамбхава и 4) белый будда Ваджрасаттва; путь ведет наверх, в ослепительную голубизну Дхармадхату, тела Будды, что сверкает в центре мандалы из сердца будды Вайрочаны.

853 С этим заключительным видением кармическая иллюзия рассеивается; сознание отвязывается от всякой формы и всякой привязанности к объекту и возвращается во вневременное, изначальное состояние дхармакайи. Тем самым, при чтении в обратном направлении, достигается состояние чикхай, наступающее в миг смерти.

854 Мне кажется, этих указаний вполне достаточно для того, чтобы внимательный читатель получил некоторое представление о психологии текста «Бардо Тхедол». Эта книга описывает обращенный вспять путь инициации, который, в противоположность христианским эсхатологическим ожиданиям, подготавливает душу к погружению в глубины психического становления. Полная интеллектуальная и рационалистическая растерянность европейца в мире побуждает развернуть текст «Бардо Тхедол» и усмотреть в нем картину переживания восточной инициации, причем божеств раздела «Чьенид-бардо» можно при желании заменить христианскими символами. Так или иначе, последовательность событий представляет собой близкую параллель феноменологии европейского бессознательного в условиях так называемого процесса инициации, то есть в случае, когда бессознательное подвергается анализу. Процесс трансформации бессознательного, имеющий место в ходе анализа, служит естественной аналогией искусственно организованным религиозным инициациям, которые, безусловно, принципиально отличаются от естественного процесса. Они упреждают естественный ход событий, а естественное производство символов подменяют намеренно отобранными, закрепленными традицией символами, как происходит, например, в «Духовных упражнениях» Игнатия Лойолы или в медитативных упражнениях буддийской и тантрической йоги.

855 Изменение порядка чтения текста, предложенное мною ради облегчения понимания, разумеется, никак не отражает исходный смысл книги «Бардо Тхедол». А психологическое ее применение соответствует разве что некоему вторичному назначению текста, очевидно, не запрещенному ламаизмом. Собственной же целью этой необычной книги является попытка, крайне диковинная для образованного европейца двадцатого столетия, помочь обрести просветление усопшему, который находится в состоянии бардо. Католическая церковь — единственное место в мире белого человека, где еще возможно отыскать следы попечения о душах умерших. У жизнерадостного протестантизма имеются, собственно, лишь некоторые спиритические rescue circles (кружки духовного спасения), призванные побудить умерших осознать, что те мертвы[825]. Но в целом у нас на Западе нет ничего такого, что можно было бы сравнить с «Бардо Тхедол», не считая отдельных тайных сочинений, не попадающих в поле зрения широкой публики и официальной науки. В соответствии с традицией, текст «Бардо Тхедол», по-видимому, тоже нужно причислять к тайным сочинениям[826]. Как таковой он образует особую главу магического свода о «попечении души», действие которого распространяется на мир по ту сторону смерти. Этот культ мертвых зиждется, с рациональной точки зрения, на вере во вневременность души, тогда как иррациональной его основой выступает психологическая потребность живых сделать что-нибудь для усопших. Это элементарная потребность, которую перед лицом смерти близких и друзей испытывает даже самый просвещенный человек. Вот почему у нас повсюду соблюдаются обряды поминовения, независимо от степени просвещенности общества. Даже Ленину пришлось смириться с бальзамированием и роскошным мавзолеем, в духе какого-нибудь египетского владыки, и можно не сомневаться, что так случилось вовсе не по причине веры его соратников в телесное восстание из мертвых. Если оставить в стороне католические мессы по душам всех усопших, то окажется, впрочем, что наше попечение об умерших находится на зачаточной, самой низкой ступени, но не потому, что мы недостаточно убеждены в бессмертии души, а потому, что мы рационализировали эту душевную потребность сверх всякой меры. Мы ведем себя так, как будто у нас ее нет; не умея верить в посмертное существование, мы не делаем ничего вообще. Более наивное чувство воспринимает все серьезнее, и, как, например, в Италии, люди в страхе сооружают себе величественные и скорбные надгробия. Значительно выше стоит месса по душам всех умерших, которая прямо призвана обеспечить душевное благополучие усопших, а не выражать незатейливое удовлетворение сентиментов. Наивысшей же духовной щедростью по отношению к усопшему являются наставления книги «Бардо Тхедол». Они столь обстоятельны и приспособлены к «изменениям состояния» умершего, что внимательный читатель попросту не может не задаться вопросом, а не проникли ли те древние ламаистские мудрецы в четвертое измерение, сорвав покров с великих тайн жизни.

856 Пускай истине суждено принести нам разочарование, человек испытывает немалое искушение наделить видение жизни в бардо некоторой долей реальности. Как бы то ни было, по меньшей мере крайне оригинально усматривать в посмертном состоянии, по поводу которого наша религиозная фантазия сотворила обилие самых величественных картин, прежде всего опасное сновидческое состояние поступательного упадка[827]. Предельное видение приходит не в конце состояния бардо, а в самом его начале, в миг смерти, а происходящее далее есть долгое соскальзывание в иллюзию и помрачение — вплоть до перехода к новому физическому рождению. Духовный предел достигается в конце жизни. Человеческая жизнь, таким образом, видится средством наибольшего свершения; только в ней создается та карма, которая дает мертвому возможность без привязки к объекту пребывать в пустоте полноты света и тем самым держаться оси колеса перерождений, избавившись от всех иллюзий возникновения и исчезновения. Жизнь в состоянии бардо несет не вечные радости или мучения, она ведет вниз, к новой жизни, которая должна приблизить человека к его конечной цели. Эсхатологическая же цель состоит в принесении к новому рождению своих последних и высших плодов жизни, трудов и исканий своего земного бытия. Такое воззрение возвышенно, мужественно и героично.

857 Упадок, присущий состоянию бардо, прекрасно подтверждается западной спиритической литературой, которая с удручающим постоянством воспроизводит впечатление полной банальности общения с духами. Наша научная проницательность, разумеется, без промедления толкует эти сообщения как эманации бессознательного медиумов и участников сеанса и применяет тот же принцип для истолкования посмертного существования, которую рисует Книга мертвых. Несомненно, вся книга опирается на архетипические содержания бессознательного. За ними не стоят — в данном случае западная рациональность совершенно права — никакие физические или метафизические реальности; они зиждутся на «простой» реальности психических переживаний. Существует ли нечто в качестве «данного» субъективно или объективно, — не имеет значения; важно, что оно существует. Большего не говорит и «Бардо Тхедол», даже пять дхьяни-будд[828] которой воплощают именно психические факты, о чем и предстоит узнать усопшему, если он еще при жизни не успел осознать, что его душа и «податель всех данностей» суть одно и то же. Мир богов и духов — это «всего-навсего» коллективное бессознательное в человеке. Чтобы перевернуть с ног на голову это высказывание, которое в таком случае будет гласить: «Бессознательное есть мир богов и духов вне меня», не требуется никакой интеллектуальной акробатики, зато нужна целая человеческая жизнь — может быть, даже много жизней при все возрастающем приближении к законченности. Намеренно не употребляю слово «совершенство», поскольку «совершенные» делают совсем другие открытия.

858 Книга «Бардо Тхедол» была и остается тайной книгой, какие бы комментарии к ней ни составлялись, ибо постижение этого текста предполагает наличие духовных способностей, с которыми никто не рождается, но которыми возможно овладеть благодаря особому обучению и особому образу жизни. Хорошо, что существуют такие «бесполезные» с точки зрения содержания и своих задач книги. Они предназначены для людей, которым суждено иметь не слишком высокое мнение о пользе, цели и смысле нынешнего «культурного мира».