Книги

О психологии западных и восточных религий (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

Я возвысилась, как кедр на Ливане и как кипарис на горах Ермонских;

я возвысилась, как пальма в Енгадди и как розовые кусты в Иерихоне;

я, как красивая маслина в долине и как платан, возвысилась.

Как корица и аспалаф, я издала ароматный запах и, как отличная смирна, распространила благоухание…

Я распростерла свои ветви, как теревинф, и ветви мои — ветви славы и благодати.

Я — как виноградная лоза, произращающая благодать, и цветы мои — плод славы и богатства.

Приступите ко мне, желающие меня, и насыщайтесь плодами моими;

ибо воспоминание обо мне слаще меда и обладание мною приятнее медового сота»[691].

611 Стоит более внимательно рассмотреть этот текст. По сути, Мудрость характеризует себя как Логос — Слово Божье. В качестве ruach, Духа Божьего, она парила над начальными водами. Ее трон — в небесах, как у Бога. Будучи космогонической Пневмой, она пронизывает небо, землю и все сотворенное. Логос первой главы Евангелия от Иоанна соответствует ей, так сказать, вплоть до малейших черт. Ниже мы увидим, насколько важно это соотношение и с точки зрения содержания.

612 Это есть женский нумен «метрополиса» как такового, Мать городов — Иерусалим. Она — мать-возлюбленная, подобие Иштар, языческой богини-покровительницы города[692]. Это подтверждается подробными сравнениями Мудрости с деревьями — кедром, пальмой, теревинфом, маслиной, кипарисом и т. д. Все эти деревья с незапамятных времен являлись символами семитской богини-матери и богини любви. Возле ее алтаря на возвышенных местах росло священное дерево. В Ветхом Завете дубы и теревинфы — деревья-оракулы. Бог или ангел представал в деревьях или подле них. Давид обращался за советом к оракулу тутового дерева. Дерево олицетворяет также (вавилонского) Таммуза, сына-возлюбленного, наряду с Осирисом, Адонисом, Аттисом и Дионисом — умирающими в юности богами Передней Азии. Все эти символические атрибуты появляются и в Песни Песней, где они принадлежат обоим — и sponsus, и sponsa (супругу и супруге). Здесь важную роль играют лоза, гроздь и цветы винограда, а также виноградник. Возлюбленный уподобляется яблоневому дереву. Возлюбленная должна спуститься с гор (мест отправления культа богини-матери), обиталищ львов и пантер; ее лоно — «сад с гранатовыми яблоками, с превосходными плодами, киперы с нардами, нард и шафран, аир и корица… мирра и алой с всякими лучшими ароматами». Руки ее сочатся миррой. (Адонис появляется на свет из миррового дерева!) Как и Дух Святой, Мудрость даруется всем избранным; отсюда позднее разовьется представление о Параклете.

613 В еще более поздней апокрифической книге Премудрости Соломона (100–50 гг. до Р. X.), пневматическая природа Софии и ее миростроительный характер Майи[693] становятся более явственными: «Человеколюбивый дух — премудрость» (φιλανθρωπον πνεύµα σοφία, Прем. 1:6). Мудрость — «художница всего» (πάντων τεχνιτίς, 7:21). «Она есть дух разумный, святый» (πνεῦµα νοερὸν ἅγioν, 7:22), «дыхание (ἀτµίς) силы Божией», «излияние (ἀπόρροια) славы Вседержителя» (7:23), «отблеск вечного света и чистое зеркало действия Божия» (7:26), тонкая сущность, проницающая все. Она «имеет сожитие» (συµβίωσιν… ἔχονσα, 8:3) с Богом, и Владыка всех (πάντων δεσπότης) ее возлюбил. «…Какой художник лучше ее?» (8:6). Она ниспослана от небес и от престола славы Божьей в качестве «Святого Духа» (9:10, 17). Как психопомп она приводит к Богу и обеспечивает бессмертие (6:8; 8:13).

614 Книга Премудрости Соломона подчеркивает Божью праведность и — пожалуй, не без прагматического умысла — отваживается, как говорится, править к ветру: «Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть» (1:15). Неправедные же и нечестивые говорят:

«Будем притеснять бедняка праведника…

Сила наша да будет законом правды, ибо бессилие оказывается бесполезным.

Устроим ковы праведнику… он… укоряет нас в грехах против закона и поносит нас за грехи нашего воспитания; объявляет себя имеющим познание о Боге и называет себя сыном Господа; он пред нами — обличение помыслов наших.

Испытаем его оскорблением и мучением, дабы узнать смирение его и видеть незлобие его…»

615 Где же совсем недавно мы прочли: «И сказал Господь Сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла, и доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно»? «Мудрость лучше силы», говорит Екклесиаст.

616 Очевидно, что не по недомыслию и бессознательности, а в силу какого-то глубокого побуждения книга Премудрости Соломона затрагивает здесь болезненное место, но это, разумеется, станет понятным до конца только в том случае, если нам удастся выяснить, в каком отношении книга Иова стоит к близкому от нее по времени изменению в положении Яхве вследствие появления Софии. Речь вовсе не об истории литературы, а об участи Яхве, переживаемой человеком. Из древних писаний мы знаем, что божественная драма разыгрывалась между божеством и его народом, который, подобно женщине, выдавали за него (за мужскую энергию) и верность которого он ревниво оберегал. Особым случаем здесь выступает Иов, чья верность подвергается жестокому испытанию. Как я уже сказал, Яхве удивительно легко поддается нашептываниям Сатаны. Если правда, что он полностью доверял Иову, было бы вполне логично, возьми он его под свою защиту, а злонамеренного клеветника разоблачи и заставь серьезно поплатиться за ославление верного раба Божия. Но Яхве об этом и не думает — даже когда невиновность Иова доказана. О выговоре или выражении неодобрения в отношении Сатаны не упоминается ни словом. В попустительстве со стороны Яхве сомневаться не приходится. Его готовность вручить Иова в смертоносную хватку Сатаны доказывает, что он сомневается в Иове вследствие того, что проецирует собственную тягу к вероломству на некоего козла отпущения. Есть основания подозревать, что он намеревается разорвать свой брачный союз с Израилем, но утаивает такое намерение от себя самого. А потому эта воображаемая неверность побуждает его искать нарушителя при помощи Сатаны, и он благополучно находит виноватого в лице вернейшего из верных, каковой тут же подвергается преследованию — как бы за тягчайшее преступление. Яхве изменяет собственной верности.

617 Приблизительно тогда же или несколько позже стало известно, что, собственно, произошло: он припомнил о некоем существе женского пола, не менее привлекательном для него, чем для человека, — о подруге и наперснице с незапамятных времен, о первенце творения, непорочном отблеске своего великолепия в вечности, художнице всех вещей, более близкой и милой его сердцу, нежели поздние отпрыски сотворенного напоследок по подобию божества протопласта (первочеловека). Видимо, имелась суровая необходимость, вызвавшая этот анамнесис (воспоминание) Софии: дальше так продолжаться не могло, «праведный» Господь больше не мог творить неправедное сам, а «Всеведущий» не мог более поступать, словно какой-то наивный и глупый человек. Саморефлексия становится настоятельной необходимостью, для нее потребна мудрость: Яхве должен дать себе отчет в своем абсолютном знании. Уж если Иов познает бога, то бог и подавно должен познать себя сам. Невозможно, чтобы весь мир знал о двойственной природе Яхве, но само божество о том не ведало. Познавший бога может тем повелевать. После краха попытки погубить Иова Яхве переменился.

618 Теперь, на основе намеков Священного Писания и истории, попробуем реконструировать последствия подобного превращения. Для этого нужно обратиться к началу творения, описанному в книге Бытие, а именно к прачеловеку ante lapsum (до грехопадения). В качестве своей женской ипостаси прачеловек Адам при содействии Творца произвел из своего ребра Еву, как сам Творец создал из собственного исходного материала Адама-гермафродита, а с ним и богоподобную часть человечества, то есть народ Израиля и других потомков Адама[694]. По таинственному совпадению у Адама вышло так, что первый его сын (совсем как Сатана) оказался злодеем и убийцей перед Господом, благодаря чему пролог на небесах был повторен на земле. Нетрудно угадать скрытую причину того, что Яхве берет негодного Каина под особую защиту: ведь Каин — точное уменьшенное подобие Сатаны. При этом ничего не сказано о каком-либо праобразе рано угасшего Авеля, любимого Богом сильнее Каина, передового (и потому, верно, получившего наставления от какого-нибудь ангела Сатаны) земледельца. Возможно, его прообразом был какой-то другой сын Божий, от природы более консервативный, нежели Сатана, не прохвост, исправно лелеявший черные замыслы, а некто, привязанный к отцу детской любовью, не имевший иных мыслей, кроме внушенных отцом, и пребывавший во внутреннем круге небесного хозяйства. Потому-то, наверное, его земное повторение Авель и должен был так скоро вновь «поспешно удалиться от мира зла», вторя словам книги Премудрости Соломона, и вернуться к Отцу, а Каину сполна пришлось изведать проклятие развития, с одной стороны, и моральной неполноценности — с другой, в земной юдоли.