Джеймс повернулся к нему, со всей серьезностью заглядывая в глаза.

— Сделаю вид, что не понимаю, на что ты намекаешь, — сохраняя самообладание ответил он. Обоюдный гнев никогда до добра не доводил, а они с Ричардом загорались, как спички, в силу схожего темперамента.

— Не общайся с ней, — категорично заявил Ричард, взявшись за балконную ограду.

— Только не говори, что ревнуешь. Уверяю, твое место в этом ледяном сердечке забронировано навечно, — пошутил Джеймс и тут же пожалел об этом, наткнувшись на свирепый взгляд.

Он чувствовал, как внутри Ричарда вскипает раздражение.

— Ты мне как семья, — каждое слово четко отскакивало от зубов Ричи. — Вспомни, через сколько мы прошли вместе бок о бок. Вспомни, сколько крови на наших руках! — он едва сдерживал горячие эмоции. — Что нам стоило убить? Ничего! А теперь посмотри, кем ты стал!

Призыв Ричарда сработал лишь отчасти, — конечно, Джеймс помнил те политые кровью дни, и в голове даже бегло пронеслось несколько картин из прошлого, но вот хотел ли он действительно вспоминать об этом?

Ох, к своему сожалению, он помнил слишком много…

— И кем же я стал? — Джеймс весь напрягся.

— Ты… человек, — с пренебрежением произнес Ричард, буквально выплюнув последнее слово.

— И это прекрасно. Кстати, попробуй, тебе тоже понравится, — Джеймс тонкой струйкой выдохнул дым и замолк.

Назвав его «человеком», Ричард наверняка хотел уколоть. Может, раньше это так и сработало бы, но сейчас Джеймс не видел в этих словах ничего предосудительного. Скорее, наоборот.

— Как широк спектр человеческих чувств… — Задумчиво проговорил он, склонив голову. — Я и забыл совсем.

— Они делают тебя слабым, — недобро прошипел Ричард. — Слабость и боль. Я никогда не променяю на них свою власть. Никогда. Это не мой мир, — в ядовитых словах Джеймс слышал отчаяние.

— Ты уходишь? — он заметил, как Ричи повернулся к дверям.

Но тот ничего не ответил и исчез.

Джеймс одиноко погрузился в мысли. Он прекрасно знал, как приятно упиваться безразличием, но стоило ему заново попробовать на вкус простое человеческое, и прежняя жизнь напрочь померкла. Он как будто отошел от какого-то долгого, черно-белого сна и обнаружил, насколько мир насыщен на разного рода ощущения: волнующие мурашки от музыки, страшное алкогольное головокружение, тяжесть дыма в легких. Он любил дождь. Он мог испытывать нечто большее, чем отупляющая страсть, и хотел любить. Поддаться безудержной любви, как в первый раз, с чистым, только пробудившимся сердцем.

Ему нравилось оживать. Нравилось называть себя человеком, хотя от человеческого в нем было пока не так уж и много.