Но в компании оппонента был тот, кто заставлял сомневаться в сохранности рассудка…
Охранник высокий, здоровый мужчина в панковской куртке, стоял снаружи по правую дверь и внимательно наблюдал за Джеймсом. Лицо не обременено интеллектом, голова — растительностью. И как ни странно он оставался человеком. Либо невероятно богатым, либо заведомо мертвым. Джеймс склонялся ко второму, — Лоркан не церемонился со смертными. Сохранение конфиденциальности и пара мелких услуг вряд ли стоили каких-то денег.
Джеймс подошел к входу:
— Я к Лоркану, — сообщил он охраннику тоном, свойственным, разве что, важному иностранному послу.
Человек еще раз смерил его с головы до ног, после чего одобрительно кивнул и повел за собой внутрь. Войдя в бар, Джеймс оказался охваченным плотным табачным смогом. От запаха сигарет и дешевого пойла было не продохнуть. Он шел медленно, с трудом ориентируясь в царившем полумраке. Зато на слух сразу же определил, что в музыкальном автомате стояло что-то из несвежего репертуара Элис Купер.
Контингент здесь собрался «отменный»: татуированные бугаи, беззубые старики, которые все еще мнили себя бугаями, полуживые торчки. Джеймс был готов поклясться, что даже сквозь темные стекла очков и едкий туман видел, как за дальним столиком худощавый человек самостоятельно делал в вену инъекцию (и вряд ли это был физраствор от похмелья).
Охранник спустился в катакомбы, Джеймс смог наконец выдохнуть. Однако нос сразу же защекотали недобрые отголоски формальдегида. Коридор был хорошо освещен потолочными лампами; облицованные матовой плиткой стены по обе стороны расходились дверьми, — подумать страшно, сколько боли, насилия и заболеваний, о которых не принято открыто говорить, за ними таилось. Одна мысль об этом была противна. Джеймс брезгливо убрал руки в карманы и вдруг вынес для себя еще одну вещь, которая претила в человечности: ему стало не плевать на то, что происходило в этих комнатах.
Пытаясь соскочить с мысли, он подхватил слабо доносящийся мотив «Меня никогда раньше не продавали»9 и замычал под нос, не в силах отделаться от ощущения, что шел на гильотину.
Спустя чуть меньше минуты охранник остановился перед одной из дверей и молчаливо указал входить туда. Признаться, Джеймс хотел было потянуть время, собраться с духом, но посчитал недопустимым проявление слабости. Особенно на глазах живого трупа.
— Да упокой Господь твою душу. Надеюсь, ты хорошо себя вел, — он похлопал охранника по плечу на прощанье и открыл дверь.
Лаунж-зона была обставлена дорого, со вкусом и всем видом говорила: «здесь заключаются серьезные сделки». Приглушенная подсветка бросала блики на стены, обитые темно-синей кожей, пол отделан черной плиткой под паркет. Кругом шли белые велюровые диваны с синими подушками из того же материала; в центре стеклянного столика стоял набор бокалов на жестяном подносе. В дальнем углу Джеймс заприметил лакированный мини-бар и был готов поспорить, что внутри он не нашел бы ни одного суррогата, которые могли подать наверху под этикеткой качественного бренда.
Его глаза за черными очками перешли к присутствующим. Лоркан расположился на диване, деловито раскинув руки на спинке. Все такой же надменный, с насмешливой ухмылкой на угловатом лице, — он остался прежним. Редкая проседь в русых волосах не тронула ни сантиметра больше, не изменились и сети морщин на лбу, у серых глаз; настолько светлых, будто облитых холодным сиянием луны. Конечно же, дорогой костюм по поводу и без. На руках перчатки из крокодиловой кожи.
По правое плечо от Лоркана сидел Винсент. Старый приятель Винс. Черное и белое — он оставался верен самому себе. И своему хозяину.
Джеймс даже не удивился, когда увидел, что третьей в переговорную делегацию затесалась Рита. «Всегда знал, что она та еще ведьма», — довольный собственной прозорливостью отметил он про себя. Перед ним была все та же горничная с большими голубыми глазами, веснушками, прической цвета карамели, но лицо ее во многом изменилось. Во взгляде появилось плотоядное желание. Рита смотрела на Джеймса с нескрываемым гастрономическим интересом, видимо размышляя с каким гарниром лучше выставить его к ужину. «Но этот кусочек тебе не по зубам, милая, — усмехнулся он, — ни до твоей смерти, ни после».
— Здравствуй, рад тебя видеть, — сладко пропел Лоркан, и губы его выразительно искривились.
Взглядом Джеймс отыскал в тени комнаты стул, обтянутый вельветом. Выставил в свет спинкой вперед, сел.
— А я тебя нет, — положив руки на спинку, ответил. — Избавь меня от любезностей, сразу к делу. Что ты тут забыл?
Лоркан изучал скрытое за очками лицо, будто намереваясь предаться воспоминаниям, но быстро потерял интерес:
— Соскучился по Люциусу, знаешь ли, — рассматривая ногти, протянул он. — Можешь передать ему от меня привет?
— Самого гордость душит?