— Но он хотя бы упомянул, каково вам будет? Всем одинаково? Или кому-то вернуться к жизни окажется сложнее, чем остальным?

Мальчик сполз с матраса, прижался спиной к материной койке.

Учитель зажмурился.

— Ангел предупредил, что кто-то может ожить раньше, кто-то позже, и он не знает, кто из нас когда воскреснет. Я подумал, речь о считаных минутах, и не придал этому значения, не догадался его расспросить.

Раздался пронзительный визг, и хирург вздрогнул: женщина резко опустилась на койку, ржавые ножки скрипнули по плитке. Но в женщине никакой перемены не произошло — она лишь схватилась за щеки и ошеломленно уставилась в пустоту.

Дыхание хирурга участилось; горячий воздух щекотал ноздри.

— Вы мне всю ночь талдычили о рассвете. Ни о чем другом. А об этом и словом не обмолвились.

— Простите, доктор-сагиб, мне… очень стыдно.

— То есть вы решили, что я не заслуживаю знать всю правду?

— Я не хотел усложнять, сагиб: надеялся, что все пойдет по плану.

— И вы решили сообщить мне ровно столько, сколько было нужно, чтобы я начал работу и выполнил, что от меня требовалось.

— Нет, сагиб, пожалуйста, не говорите так. Я доверился ангелу. Что мне еще оставалось?

Тут женщина рывком встала с койки, разгладила медицинский халат, топорщившийся вокруг ее шеи.

— Я ухожу, — с каменным лицом сообщила она.

У ее мужа от испуга перехватило дыхание:

— Куда?

— Обратно. — Она схватила лежавшего в колыбели ребенка. Голова его бессильно запрокинулась, ткнулась в ладонь матери. Другую руку женщина протянула сыну:

— Идем.

Мальчик прижался к кровати.

— Идем, — повторила она, но мальчик застыл на месте и лишь таращился на мать.