Хирург проснулся неожиданно, точно вдруг наткнулся на стену. Сколько же он проспал? Вряд ли долго — только что солнце было за горизонтом, и вот уже взошло, — но так глубоко, что сейчас чувствовал себя ныряльщиком, который силится выплыть на поверхность. Он дернулся, ударился голенью о скамью, кости пронзила боль, но хирург упрямо поднялся и ощупью побрел вдоль стены.

Коридор казался непривычно длинным. Звуки не умолкали — не то стон, не то плач, да, вот что это такое, пронзительный крик. Кто-то позвал его по имени, кажется, аптекарь. Муж ее стоял, вцепившись в дверной косяк, она пряталась за ним. Хирург завернул за угол, вошел в дальнюю комнату, и едва он показался на пороге, как все стихло.

Он зажмурился, опустил голову, покачал ею туда-сюда, отгоняя тени, застилавшие глаза. Учитель стоял возле своей койки. В глазах его читалось замешательство — а может, испуг; он вытянул перед собой руку, растопырив пальцы, точно отмахивался от сыпавшего в лицо снега. Лежавший на полу мальчик приподнялся на локте. Хирург взглянул на него, и мальчик тут же опустился обратно на матрас, как будто вспомнил, что вставать им запретили.

Женщина тоже стояла. Лицо ее исказила гримаса — но не боли, а гнева; если бы не торчавшая из горла трубка, хирург нипочем не узнал бы свою пациентку. Она оскалилась, стиснула зубы. Не ее ли крик он слышал? Сейчас женщина молчала, но дышала так тяжело, что воздух со свистом выходил из трубки.

В остальном же все трое ничуть не переменились. Не корчились от боли, не хватались за бока. Не теряли сознание, не падали. Кровь не лилась рекой. Малыш в колыбельке лежал так же неподвижно, как в утробе.

Хирург вошел в комнату, и учитель попятился, взмахнул рукой, словно хотел защититься. Сагиб схватил его за запястье. Рука у хирурга онемела, точно ее накачали анестезией, но это были всего лишь остатки сна, текшего по его венам.

— Не двигайтесь, — велел он, пытаясь нащупать пульс на запястье учителя. Отыскал нужное место, сжал.

Но пульса не было.

Хирург выпустил руку учителя, потрогал его шею под самым подбородком. Никаких признаков жизни. Другой рукой хирург пощупал собственное горло, и под пальцами его забился частый сильный пульс.

— Как же так? Ведь уже рассвело. Почему же вы не…

— А вы спросите его, доктор-сагиб, спросите его, — так резко перебила женщина, за всю ночь произнесшая от силы несколько тихих слов, что хирург только диву дался: она ли это?

Ее муж поежился.

— Давайте подождем еще чуть-чуть, сагиб. С минуты на минуту мы…

— Не лги! — гневно прикрикнула на него жена.

Мальчик дернулся от материнского вопля, прижал колени к животу, обхватил их руками.

— В чем дело? Что происходит? — растерялся хирург.

Учитель отвел взгляд.

— Он мне только сейчас сообщил, сагиб, — женщина ткнула пальцем в мужа, — только сейчас, когда я спросила, почему ничего не получилось. Только сейчас, в эту самую минуту, и это после всего, через что мы прошли…

Мужчина съежился от упрека.

— Простите меня, сагиб, я не думал, что так выйдет, вот и не стал вам говорить.