Вскоре после Нового года Цунено покинула Токухондзи и вернулась к мужу[579]. К сожалению, положение Хиросукэ не изменилось к лучшему. Цунено опять пошла в услужение, но на новом месте платили мало[580]. Она попыталась еще что-нибудь заложить, но за каждую вещь давали едва ли половину ее истинной цены, то есть и этот вариант был тупиковым. Цунено оказалась в безвыходном положении. «Люди в Эдо наглые и самодовольные, – сетовала она. – Меня считают странной лишь потому, что я пришла из другой провинции»[581]. В довершение всех ее бед она была слишком нищенски одета и не могла возразить злопыхателям, как ей хотелось бы. Выглядела она до того плохо, что стыдилась выйти на улицу[582].
В следующие несколько месяцев Цунено и ее муж перебивались случайными заработками. Хиросукэ нашел было место, но через пару месяцев потерял его, а Цунено перебивалась поденщиной. В какой-то момент у них осталось одно кимоно на двоих[583]. «Я знаю, тебя разозлят мои слова, – писала она Гию. – Но Хиросукэ тоже страдает, и мне больно за него»[584]. Тон ее посланий резко изменился. Три года она обращалась к родне с демонстративным вызовом; теперь в письмах зазвучали пристыженные, кроткие, почти молящие нотки. Она боялась состариться и умереть в нищете. «Все пошло совсем не так, как я ожидала, – сознавалась она. – Не думала, что мне придется так бороться за жизнь»[585].
Тем временем Хиросукэ окончательно растерял последние остатки воли. Он становился все более неуравновешенным[586]. Когда у супругов появлялось несколько монет, он тратил всё на любимые блюда. Когда деньги кончались, он спал все дни напролет. К осени Хиросукэ уже и не пытался найти работу.
«Если бы я хоть немного знала его характер, – писала Цунено, – то никогда за него не вышла бы, сколько бы он ни упрашивал»[587]. Она не представляла, что можно вести себя так отвратительно: «Я знаю, у меня тоже скверный характер, но я никогда еще не встречала такого озлобленного человека, как он. Наверное, таких плохих людей, как он, найдется едва ли один на тысячу»[588]. Хиросукэ клеймил все и вся, но не замечал собственных недостатков. Когда в гости заходил его приятель Масаёси, они вдвоем обрушивались на Цунено и требовали, чтобы она пошла и взяла денег у своих богатых братьев. Не получив желаемого, они смеялись над тем, что семья лишила ее доли в наследстве, и проклинали Гию. «Никакого толку от этих служителей!»[589] – говорили приятели. Войдя в раж, они строили планы, достойные разбойников с большой дороги: «Мы отнимем у твоей семьи всю землю. Все эти поля в Исигами будут нашими»[590].
Цунено была в плохих отношениях почти с большинством своих родственников, но Ринсендзи оставался родным для нее местом. С братьями ее связывали узы крови – так же как и все они вместе были связаны со своими дальними предками. Хиросукэ не имел права говорить о них так, будто они враги. «Я и так знаю, что постоянно грызусь с Гию, что мы с ним не ладим, – писала она впоследствии. – Но он все еще мой брат! Меня злит, что Хиросукэ поносит его последними словами и днем и ночью. Ведь он сам полный идиот»[591].
«Я сыта по горло. И больше не могу его выносить»[592].
В эти тяжелые месяцы Хиросукэ шесть раз выписывал уведомление о разводе[593]. Иногда он даже давал его Цунено, но потом снова отнимал. На седьмой раз, в первый день девятого месяца 1844 года, она вцепилась в бумагу мертвой хваткой и ушла из дому. Уведомление было коротким – всего три с половиной строки, написанные самым разборчивым почерком Хиросукэ и заверенные его печатью. В нем говорилось, что Цунено – плохая жена. Но в нем же говорилось, что она свободна[594].
Покинув храм Токухондзи, Цунено сожгла за собой мосты и больше не могла просить о помощи младшего брата. Поэтому она обратилась к старому другу Хиросукэ по имени Фудзивара Юдзо[595], который жил в Хонго, недалеко от красных ворот особняка главы клана Кага. У него были хорошая работа в доме самурая и своя небольшая комната. Он согласился ненадолго приютить Цунено.
Через контору по найму Цунено нашла несколько временных подработок. Предполагалось, что ее месячный доход составит одну золотую и двести медных монет[596], но на руки она получила чуть больше половины этой суммы. Между тем Хиросукэ по-прежнему требовал от нее денег, и она каждый месяц отправляла ему пятьсот медяков. После уплаты комиссии в контору по найму у нее осталось всего триста медных монет. Это было меньше выручки бродячего торговца за один-единственный удачный день[597].
Цунено написала братьям и во всем покаялась: рассказала про ужасное поведение Хиросукэ и признала, что зря вышла за него замуж; она умоляла родных позаботиться о ее будущем. Ей хотелось домой. Хотелось навестить могилу матери[598].
Приютивший Цунено из милости Фудзивара Юдзо испытывал не больше радости от сложившейся ситуации, чем она сама[599]. Он обратился к Гисэну, надеясь, что тот почувствует себя обязанным позаботиться о старшей сестре, но Гисэн помочь отказался. Тогда Цунено упросила Юдзо связаться с Гию, и он послал в Ринсендзи письмо, в котором объяснил все как мог. В принципе, он сам толком не понимал, что произошло, знал лишь, что Хиросукэ развелся с Цунено и она теперь так бедна, что ходит почти раздетая. Ей нужны были деньги – или хотя бы новая одежда, – чтобы найти работу получше и освободить его комнату от своего присутствия.
Тщетно прождав ответ целый месяц, он написал еще одно письмо, на сей раз более жесткое[600]. Кто-то должен позаботиться о Цунено. Муж оставил ее в нищете, ей не удавалось найти постоянную работу, а младший брат от нее отрекся. Все это действительно выглядело отвратительно: «Похоже, между ними вообще нет родственных отношений»[601]. Юдзо не мог надолго поселить у себя разведенную полураздетую женщину. Либо Гию пришлет сестре деньги и вещи, либо самому Юдзо придется нанять провожатого, чтобы тот доставил Цунено домой в Этиго.
Когда весть о бедственном положении Цунено дошла до Ринсендзи – спустя пять недель после того, как Юдзо отправил первое письмо, – Гию чуть не сгорел со стыда[602]. В прошлом году он писал Гисэну и велел не беспокоиться насчет Цунено: семья просто не могла больше позволить себе отвечать за нее. Однако выразился он по обыкновению двусмысленно, дав понять, что решение продиктовано не равнодушием, а безысходностью: «Теперь за Цунено отвечает Хиросукэ… Как ты знаешь из моего весеннего письма, мы здесь еле со всем справляемся. Если ей понадобятся деньги, пусть даже она и попросит совсем немного, я ничего не могу сделать. Это даже не имеет значения, кто просит о помощи, – я все равно сейчас никому не сумею помочь. Так что у нас нет другого выбора, кроме как игнорировать любые просьбы, поэтому позволим ей самой заботиться о себе»[603]. Но теперь, когда из Эдо посыпались отчаянные письма от незнакомого самурая, Гию пришлось изменить планы. Он принес Юдзо пространные извинения и согласился переправить сестру домой[604].
Гию нашел надежного провожатого из «Курьерской службы Санно», работавшей в их провинции, и отправил его в столицу для встречи с Цунено. Остальное должен был уладить Гисэн, который жил в Эдо. Гисэн не обрадовался поручению: «Помня, что случилось в последний раз, когда Цунено якобы собралась вернуться домой, – писал он, – я убежден, что, даже если попытаюсь поговорить с Юдзо, ничего у меня не получится»[605]. Однако он подчинился Гию и со всей старательностью занялся сборами. Гисэн даже подумывал оплатить специальный пропуск, чтобы Цунено могла спокойно пройти все заставы по дороге домой, но, поговорив с чиновниками, ведавшими вопросами путешествий, решил, что бумага ей не понадобится. Все в один голос твердили, что хлопоты и траты будут лишними.
К концу одиннадцатого месяца провожатый прибыл в Эдо, и Цунено была готова отправиться в путь. Хиросукэ, узнав о ее планах, пришел в ярость[606]. Несмотря на уведомление о разводе, он не желал ее отпускать и даже сказал одному из столичных знакомых Гию, что не отдаст ее вещи, пока она не вернется[607]. Теперь он отчаянно старался удержать Цунено в Эдо. Хиросукэ признавал: да, они разошлись и не разговаривали долгое время, но она не должна уходить домой, не посоветовавшись с ним; кто в своем уме пойдет зимой через горы, да еще и кружным путем в обход застав, – в любом случае она выбрала самое неподходящее время[608].
Хиросукэ, отправив Гию злобное письмо, призвал на помощь своего младшего брата Хандзаэмона, который теперь служил в доме самурая и носил имя Такеды Горо[609]. Хандзаэмон, заручившись поддержкой одного из своих знакомых самураев, вызвал к себе Цунено и стал уговаривать ее остаться в Эдо[610]. Получив отказ, он пригрозил, что не выпустит ее из города, запер у себя и даже сумел схватить ее проводника. Однако Цунено с провожатым удалось от него ускользнуть. Хандзаэмон, у которого имелись связи во всем городе, отправил людей на поиски беглянки, но его пособники вернулись ни с чем. Разъяренный Хандзаэмон отправился прямо в храм, где служил Гисэн, намереваясь отсудить у него опеку над Цунено, однако и Гисэн таинственным образом исчез. Цунено к тому времени уже покинула город. Она ушла рано утром шестого дня двенадцатого месяца, ни с кем не попрощавшись[611].
Цунено вернулась в Ринсендзи на исходе 1845 года[612]. Ей было уже за сорок, за плечами осталось четыре развода. Однажды она променяла рисовые поля на длинные ряды домов, колокола храма, театральные барабаны, а маринованные огурцы своей матери – на готовую лапшу с лотка уличного торговца. Она была служанкой и подавальщицей, женой ронина – самурая без господина. Теперь она знала, как зарабатывать деньги, как планировать расходы, чтобы хватило на съем жилья, как высчитать процент жалованья, который отойдет конторе по найму. Ей удалось самой выбрать мужа – правда, выяснилось, что неудачно. Довелось посплетничать со служанками в доме знаменосца. У нее было прошлое, а в нем – истории, которым ни за что не поверили бы ее земляки. Но теперь у нее не было будущего.
Те бурные пять лет принесли японцам немало страданий. В разгар реформ был арестован знаменитый романист Тамэнага Сюнсуй, обвиненный в непристойном поведении; он умер, как все говорили, от разрыва сердца, когда власти изъяли из его дома оригиналы печатных досок с его произведениями[613]. Многие люди сломались на допросах или умерли в тюрьме, дожидаясь приговора. Тысячи столичных жителей лишились средств к существованию и вынуждены были наблюдать, как гибнут их творения, их рабочие инструменты, их достижения, как рушится дело всей их жизни.
Возможно, потери казались бы более осмысленными, если бы реформы привели к ощутимым переменам. Вместо этого Япония вернулась в прежнее шаткое состояние. Об окончании реформ жители страны узнали лишь тогда, когда власти перестали издавать бесконечные запреты. Когда женщины снова стали делать модные прически у парикмахеров. Когда простой народ начал вытаскивать из сундуков подбитые шелком наряды или выкупать их из заклада. Когда в огромной лавке «Мицуи Этигоя» перестали продавать товары с надписью «осторожно»[614]. Когда праздники вновь стали проводиться согласно календарю. Итоги реформ свелись к переезду столичных театров из центра города на его окраины, аресту нелегальных проституток и учительниц музыки, уничтожению детских игрушек и музыкальных инструментов. Все серьезные проблемы столицы – да и страны в целом – остались нерешенными. Самураи в Эдо по-прежнему еле сводили концы с концами; бедняки по-прежнему голодали и оставались беззащитными. Иностранные корабли все так же выпускали клубы пара и были оснащены пушками. Японские острова стояли практически незащищенными. Западные торговцы по-прежнему возили опиум в азиатские порты, но теперь делали это под защитой британского морского военного флота. И даже беспощадный Нанкинский договор оказался не окончательным: всего через несколько лет те же участники начнут новые опиумные войны.
Цунено тоже вернулась к той жизни, которую прежде находила нестерпимой. Теперь у нее было время подумать, что пошло не так. Были ли тому виной политическая катастрофа и угроза извне, разрушившие ее брак? Или беда всегда таилась рядом с ней и, словно спящая бактерия, только дожидалась своего часа? Когда Цунено глядела на сад при храме Ринсендзи, все, что она могла видеть – как и любой другой в ее деревне, – это снег.