Я еще раз перечислил свои аргументы в пользу развития сотрудничества в области экономики и ядерного разоружения, поскольку Путин теперь должен был работать в тандеме с Медведевым. Мы должны, писал я, заинтересовать русских возможностью подписания нового соглашения о сокращении стратегических наступательных вооружений вслед за Договором о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), срок действия которого вскоре истекает. Следует продолжить упорно работать над решением проблемы нераспространения ядерного оружия. Одним из направлений такого сотрудничества мог бы стать Иран, другим – КНДР. Возможности прямого давления на Пхеньян у России были намного более ограничены, чем у Китая, но русские хотели участвовать в решении этой проблемы.
Мои аргументы в пользу развития экономического сотрудничества по-прежнему строились вокруг вступления России в ВТО и поддержки российско-американской торговли и инвестиций. Я всегда считал, что в долгосрочной перспективе из всех доступных нам немногих направлений сотрудничества ставку следует делать именно на эти области, поскольку это способствовало бы реализации «повестки дня свободы» президента Джорджа Буша – младшего в России через постепенный рост личной заинтересованности русских в уважении к закону. «Это не отменяет того факта, – указывал я, – что Россия сегодня является очень авторитарным и сверхцентрализованным государством. Здесь, к сожалению, попираются права человека и ограничиваются политические свободы, что заслуживает нашей критики». Но со временем предлагаемые мной меры могли бы усилить стремление русских к защите частной собственности и использованию возможностей, создаваемых свободным рынком, что способствовало бы постепенному формированию среднего класса и открытию новых, широкомасштабных, еще не освоенных рынков для американских компаний[109].
Райс поблагодарила меня за письмо и призвала продолжать настойчиво отстаивать свои взгляды. И она, и Гейтс разделяли (по крайней мере отчасти) мое беспокойство относительно «Плана действий по подготовке к членству в НАТО» для Украины и Грузии, но я чувствовал, что на прениях в Вашингтоне по-прежнему побеждает подход, нацеленный на мощные, долговременные усилия по продвижению «Плана» на предстоящем в апреле 2008 г. саммите НАТО в Бухаресте. На исходе срока полномочий администрации такой же импульс был дан и планам развертывания объектов ПРО в Польше и Чехии, учитывая, что вопрос о признании независимости Косова был уже решен.
И Райс, и Гейтс, и сам президент Джордж Буш – младший в 2007 г. потратили немало времени и сил, чтобы привлечь Россию к решению всех этих вопросов. В апреле, вскоре после встречи с Путиным в Мюнхене, Гейтс посетил Москву и продемонстрировал прекрасное знание психологии русских, накопленное за несколько десятилетий работы еще во времена холодной войны, а также здравомыслие, прагматизм и чувство юмора. Последнее особенно пригодилось ему во время официальной беседы с новым министром обороны Анатолием Сердюковым, бывшим торговцем мебелью из Санкт-Петербурга и экс-главой Федеральной налоговой службы, который сумел понравиться Путину, когда несколькими годами прежде помог ему жестоко расправиться с Михаилом Ходорковским. Сердюков ничего не понимал ни в проблемах безопасности, ни в дипломатии. Он зачитывал свои тезисы по бумажке, пользуясь для этого стопкой карточек с записями. Гейтс тактично парировал, время от времени откровенно делясь со мной своим впечатлением о министре, которому, по его мнению, следовало и дальше заниматься продажей мебели.
Райс, полная решимости сделать все от нее зависящее для смягчения напряженности, посетила Москву в мае. В июне президент Джордж Буш – младший встретился с Путиным на полях саммита «Большой восьмерки» в Германии. Путин предложил ему использовать российскую радиолокационную станцию в Азербайджане, но не в качестве дополнения к установкам в Центральной Европе, а вместо них. В июле, во время визита в Кеннебанкпорт, штат Мэн, российский лидер также предложил использовать станцию системы раннего предупреждения о ракетном нападении, базирующейся в Армавире, на юге России. Оба лидера согласились с тем, что эксперты обеих стран должны изучить эти возможности и постараться выработать взаимоприемлемое решение. Далее последовало широкое рабочее обсуждение вопроса. Одной из проблем были ограниченные технические возможности двух предложенных русскими установок. Вторая, и более серьезная, проблема заключалась в том, что русские рассматривали свои предложения в качестве альтернативы американским планам размещения систем ПРО в Центральной Европе, в то время как Вашингтон был готов принять их в лучшем случае в качестве дополнения к ним.
На встрече в Кеннебанкпорте был продемонстрирован дружеский характер отношений между Джорджем Бушем – младшим и Путиным, но в то же время выявились пределы возможностей двух президентов. Американский президент и члены его семьи тепло и радушно, в неформальной обстановке, принимали Путина в своем летнем доме. Позже я сказал президенту, что, по моему мнению, Путин был очень тронут его гостеприимством и любезностью, а ведь российского лидера не так-то легко было растрогать. Однако я по-прежнему не мог избавиться от ощущения, что русские и американцы все еще не слышат друг друга и на всех парах мчатся навстречу неизбежной катастрофе.
В марте 2008 г., непосредственно перед тем, как Медведев был избран президентом, между Путиным и мной состоялся весьма примечательный разговор, который еще больше укрепил мои опасения. Президент Джордж Буш – младший попросил меня передать Путину послание. Его содержание было простым: мы еще раз формулировали свою позицию по Косову; выражали надежду на сохраняющуюся возможность выработки взаимоприемлемого решения по вопросу ПРО; указывали, что любое продвижение вперед на саммите в Бухаресте по вопросу принятия в НАТО Украины и Грузии не должно рассматриваться в качестве угрозы, и подчеркивали, что по-прежнему поддерживаем вступление России в ВТО. Президент США также подтверждал, что принимает приглашение Путина посетить Сочи, и выражал надежду на то, что и он, и Путин смогут воспользоваться этой последней встречей в качестве президентов, чтобы обсудить «стратегические рамки» развития американо-российских отношений.
Путин нечасто соглашался встретиться со мной с глазу на глаз и почти никогда не встречался с другими послами. Большинство наших встреч во время моего пребывания в Москве проходило на полях различных мероприятий или во время визитов высокопоставленных американских чиновников. На этот раз меня пригласили на его дачу в Ново-Огарево, недалеко от Москвы. Меня попросили приехать одного. Я прибыл в назначенное время, меня проводили в зал приемов, где был накрыт стол с привычным набором бутылок с российской минеральной водой и закусок. Помощник по протоколу сказал, что Путин вскоре закончит совещание с членами Совета безопасности. Я был почти уверен, что российского президента придется долго ждать, как когда-то во время визита госсекретаря Райс, и размышлял о том, удастся ли мне в ходе беседы овладеть вниманием этого не слишком восприимчивого слушателя, и о том, как лучше передать довольно объемное послание – я знал, что Путину не хватает терпения выслушивать долгие речи.
Словно желая избавить меня от растущего беспокойства, меня пригласили в конференц-зал Путина. Это было светлое и просторное помещение с панелями на стенах и мебелью из светлой сосны, но, как оказалось, обилие света объяснялось еще и тем, что в зале было установлено около десятка журналистских камер. Я прожил в России достаточно долго, чтобы не заразиться паранойей, и в первое мгновение решил, что угодил в расставленную Путиным ловушку и что сейчас он набросится на ошарашенного посланника США с критикой американской политики. Но я ошибся. Перед включенными камерами Путин сказал несколько общих слов о том, что, несмотря на все разногласия, существует потенциал для развития российско-американских отношений. Он отметил, что срок моего пребывания на посту посла США в России близится к концу, и поблагодарил за честное и добросовестное выполнение моей миссии в Москве. Немного спотыкаясь, я ответил по-русски, что мне нравится работать в России. Разногласия между нашими странами, в том числе иногда острые, неизбежны, сказал я, но и американцы, и русские, и мир в целом заинтересованы в прочных и устойчивых отношениях между Россией и США. Путин кивнул, журналисты выключили камеры и покинули зал.
Кроме сидящего рядом с Путиным Сергея Лаврова, в зале больше не было никого из русских. Путин посмотрел на меня своим обычным, ничего не выражающим взглядом и попросил изложить доставленное послание. Я кратко перечислил основные пункты, стараясь максимально точно передать их смысл. Это заняло приблизительно 10 минут. Меня немного удивило то, что Путин ни разу не прервал меня. Он не закатывал глаз и не комментировал мое выступление, обращаясь к Лаврову. Когда я закончил, российский президент вежливо поблагодарил, сказав, что ответит президенту Джорджу Бушу – младшему лично, а пока выскажет несколько предварительных замечаний. По его словам, ни одно из них не должно было стать для меня сюрпризом.
Чтобы создать вокруг себя ауру превосходства и подавить собеседника, Путин обычно использовал набор тщательно выверенных жестов и интонаций, а также характерный пристальный взгляд. Если тема разговора или человек были ему неинтересны, он немного сутулился, а на его лице появлялось выражение скуки и усталости. Когда на него давили, он становился язвительным и агрессивным. Однако в тех случаях, когда ему надо было настоять на своем или убедить кого-либо в своей правоте, он оживлялся: у него загорались глаза и менялся тон речи. Во время нашего разговора Путин продемонстрировал всю палитру этих приемов.
Он говорил, а я аккуратно записывал сказанное.
– Ваше правительство, – начал он, – совершило большую ошибку в Косове. Неужели вы не понимаете, что поощряете конфликты и стремление к созданию моноэтнических государств во всем мире?
Он с сожалением покачал головой и продолжал:
– Я рад, что вы не пытались сказать, что Косово – не прецедент. Этот аргумент смешон.
Я мысленно улыбнулся, поблагодарив судьбу за то, что в процессе работы над проектом послания мне удалось убедить коллег в Вашингтоне выкинуть этот пункт. А Путин перешел к «Плану действий по подготовке к членству в НАТО» для Украины и Грузии.
– Ни один российский лидер не потерпит продвижения Украины к членству в НАТО. Любой шаг в этом направлении будет расцениваться как проявление враждебности по отношению к России. Даже если президентом выбрали бы Чубайса или Касьянова [известных российских либералов], они тоже стояли бы насмерть, чтобы не допустить этого. Мы сделаем все возможное, чтобы предотвратить такое развитие событий.
Путин продолжал, все больше распаляясь:
– Если кто-то хочет ограничить и ослабить Россию, почему это надо делать при помощи расширения НАТО? Разве ваше правительство не знает, что Украина с политической точки зрения является нестабильным и незрелым государством, а вопрос о вступлении в НАТО может привести к расколу? Разве вы не знаете, что Украина вообще не является целостным государством? Одна ее часть – это, по сути, Восточная Европа, а другая – по сути, Россия. Подталкивание Украины к вступлению в НАТО стало бы еще одной ошибкой американской дипломатии. Кроме того, я знаю, что Германия и Франция все равно к этому не готовы.
По другим пунктам Путин высказался в основном пренебрежительно. Махнув рукой в досаде, он сказал, что Соединенные Штаты не слышат предложений Москвы по ПРО: