Можно допустить, что наш герой к созданию «Повести временных лет» причастен: ни одно из опровержений этого предположения не является бесспорным. Намного более проблематичен ответ на вопрос: что именно в «Повести временных лет» может принадлежать Нестору? Несколько проще предположить, как и под каким годом она заканчивалась. Формального завершения у «Повести временных лет» ни в списках лаврентьевской, ни в списках ипатьевской группы нет. Из признания составителя «ипатьевской» редакции «Повести…» под 1096 годом о беседе с Гюрятой Роговичем, состоявшейся за четыре года «до сего времени» («преже сихъ 4 лѣтъ»[468]), то есть до посещения Ладоги в 1114 году, следует, что она была составлена в 1117 году[469]. (Летописец использовал «включенный счет», при котором 1114 год является первым из четырех лет.) Сложнее с редакцией, основной текст которой сохранился в списках лаврентьевской группы. Приписка Сильвестра свидетельствует, что он был завершен не позже 1116 года — независимо от того, был ли выдубицкий игумен ее создателем или копиистом. К сожалению, текст летописей этой группы испорчен, оборван перед этой записью. Исследователи находят следы окончания «Повести временных лет» в 1115 году[470], когда состоялось торжественное перенесение в новую церковь мощей Бориса и Глеба — событие, в котором приняли участие Владимир Мономах и Олег Святославич, в прошлом его антагонист, и брат Олега Давыд. Рассказ «Повести временных лет» об этом событии был утрачен в общем источнике-архетипе списков лаврентьевской группы и сохранился только в списках Ипатьевской летописи. Этот вывод по-своему логичен: сквозь всю летопись проходит мотив властных триад: сыновья Ноя Сим, Хам и Иафет; дети воинственного Святослава Ярополк, Олег и Владимир; старшие наследники отца Ярослава Мудрого Изяслав, Святослав и Всеволод. Три старших Ярославича участвовали в предыдущем перенесении мощей Бориса и Глеба, чье почитание было освящением братолюбия и символизировало отказ от распрей. Новое перенесение почитаемых останков князей-мучеников произошло ровно спустя сто лет после их убиения. Это было торжество, организованное опять тремя князьями, на сей раз двумя родными братьями Олегом и Давыдом и их двоюродным братом Владимиром Мономахом. Оно «просилось» стать последним фрагментом в составе «Повести временных лет». Однако статья 6623 (1115) года могла быть завершением второй, условно говоря, уже «промономаховской», редакции летописи, которую, возможно, составил Сильвестр. Несторова редакция, видимо, завершалась некрологом Святополка, то есть статьей 1113 года, раз летописец довел расчет лет княжения киевских властителей до смерти этого князя и ничего не упомянул о вокняжении Мономаха[471]. Как давно заметил исследователь русских древностей К. Н. Бестужев-Рюмин: «…вероятно, что если свод предполагалось окончить смертью Святополка, то незачем вносить имени Мономаха»[472]. В. М. Истрин, другой известный исследователь древнерусской словесности, тоже думал, что Нестор, которого он признавал автором «Повести…», закончил свой труд заметкой под 1113 годом Святополковым некрологом. В Сильвестре Выдубицком он видел простого переписчика[473].
Иначе датировал завершение «Повести временных лет» в Несторовой редакции А. А. Шахматов: эта, первоначальная версия летописи, по его мнению, завершалась статьей 1111 года, а закончил свой труд книжник в начале следующего, 1112-го. Расчет княжений киевских правителей текстолог приписывал руке редактора[474]. Однако если этот фрагмент принадлежит не Нестору, а его редактору, писавшему уже в начале княжения в Киеве Владимира Мономаха и возвеличивавшему нового правителя, было бы логично, чтобы этот книжник упомянул не только о кончине Святополка, но и о приходе Мономаха к власти.
В пространном некрологе, сохранившемся в редакции Ипатьевской летописи под 6621 (1113) годом{100}, Святополк назван не своим княжим, языческого происхождения именем, а христианским, данным при крещении: Михаил. «…Преставися благовѣрныи князь Михаилъ, зовемый Святополкъ, мѣсяца априля въ 16 день за Вышегородомъ», — написал книжник[475]. Слышится перекличка, «эхо» между начальной — воцарением Михаила III в Византии — и этой точками истории в «Повести временных лет»: от Михаила до Михаила. Нигде больше в «Повести…» христианским именем Святополк Изяславич не назван[476]. Так что некролог Святополка-Михаила или, по крайней мере его изначальный пласт, исходная версия, может принадлежать руке Нестора.
Процитируем часть текста первой годовой статьи «Повести временных лет» — фрагмент с расчетом лет от Михаила III до Святополка Изяславича: «А от перваго лѣта Михайлова до перваго лѣта Олгова, рускаго князя лѣт 29; а от перваго лѣта Олгова, понелиже{101} сѣде в Киевѣ, до перваго лѣта Игорева лѣт 31; а от перваго лѣта Игорева до перваго лѣта Святьславля лѣт 33{102}; а от перваго лѣта Святославля до перваго лѣта Ярополча лѣтъ 28; а Ярополкъ княжи лѣт 8; а Володимеръ княжи лѣт 37; а Ярославъ княжи лѣтъ 40. Тѣм же от смерти Святославля до смерти Ярославли лѣт 85; а от смерти Ярославли до смерти Святополчи лѣтъ 60»[477]. Отсчет производится от первого года воцарения Михаила III, указание княжений киевских правителей сначала ведется по начальным годам их правления, затем по длительности пребывания у власти и только в конце по годам смерти (от Ярослава Мудрого до Святополка Изяславича). Если бы книжник выбирал в качестве точки отсчета только годы смертей правителей, последние годы их властвования, еще можно было бы объяснить, почему он упомянул о кончине Святополка, но не сообщил о начале правления Владимира Мономаха. Но перечень организован более сложным образом, в нескольких случаях названы как раз первые годы правления. Так что, если бы летописец намеревался писать о первых годах княжения Мономаха, он вполне мог бы, если не должен был бы, добавить его имя в конец списка. Например, так: «а от смерти Ярославли до смерти Святополчи и до начала княжениа Володимера лѣтъ 60». Или так: «а от смерти Ярославли до смерти Святополчи и до перваго лѣта Володимеря лѣтъ 60». Начало перечня со счетом от первого года царствования Михаила III и от первого года княжения Олега сомкнулось бы с концовкой — указанием тоже начального года правления Мономаха. Раз книжник этого не сделал, можно предположить: он не намеревался ничего писать о событиях Мономахова киевского княжения. И это обстоятельство тоже побуждает увидеть в авторе «Повести временных лет» нашего героя, но не летописца, близкого к преемнику Святополка.
Но какие фрагменты «Повести временных лет» на огромном пространстве текста от повествования о разделении земли между сыновьями Ноя до кончины Святополка Изяславича принадлежат Нестору? Увы, здесь ответ может быть, по крайней мере в отношении большинства фрагментов, чисто гадательным. Мы можем достаточно определенно установить, какие из них появились только в «Повести временных лет». Сложнее сказать, кто их создатель — Нестор или составитель следующей редакции, которым, возможно, был Сильвестр Выдубицкий.
В начальной части Новгородской первой летописи младшей версии (младшего извода) содержится текст, который, как предположил А. А. Шахматов (и это было его главное открытие как летописеведа), частично сохранил более ранний, предшествующий «Повести временных лет» летописный свод[478]. (Отдельные его фрагменты обнаруживаются еще в двух летописях — Новгородской четвертой и Софийской первой.) У него другое название — «Временникъ, еже нарицается лѣтописание князеи и земля Руския, и како избра Богъ страну нашу на послѣднѣе время{103}, и грады почаша бывати по мѣстом, преже Новгорочкая и потом Кыевская, и о поставлении Киева, како во имя назвася Кыевъ»[479], — нет так называемого космографического введения (описания разделения земли между сыновьями Ноя и их потомками, рассказа о расселении народов, происходящих от Ноевых сыновей). Нет легенды о посещении Руси апостолом Андреем. Первая дата, с заголовком «Начало земли Рускои», относится к 6362 (854) году, а не к 852-му, и рассказывается здесь сначала не о походе русов на Царьград, а о княжении Кия и его братьев. Рассказ о призвании варягов без даты. Походов Олега на Царьград не один, а два, отнесены они к 920 и 922 годам, а не к 907-му, как в «Повести временных лет». В «Повести…» рассказ о смерти Олега от коня (кончина датирована 6420 годом) вводится словами «И живяше Олегъ миръ имѣа ко всѣм странамъ, княжа в Киевѣ. И приспѣ осень»[480]. Точно так же («Игорь же нача княжити въ Кыеві, миръ имѣя ко всѣмъ странамъ. И приспѣ осень»[481]) начинается рассказ под 6453 (945) годом о злосчастном походе Игоря за данью к древлянам, закончившемся убийством князя, причем перед этим известием повторена дата, уже приведенная прежде, перед текстом Игорева договора с греками. В списках Новгородской первой летописи таких повторов нет, а о событиях между 912-м и 945 годами рассказано иначе. Так что есть резон считать, что в «Повести временных лет» на промежутке от 912-го до 945 года содержится большая вставка, сделанная ее составителем. В повествовании новгородской летописи сообщается, — в отличие от известий «Повести временных лет» — что Олег правит не как самостоятельный, единовластный князь: он делит власть с Игорем, являясь его соправителем, и назван «воеводой»[482]. Когда Олег и Игорь действуют вместе, летописец неоднократно использует формы двойственного числа. Так, они вместе захватывают Киев, убивая княживших там Аскольда и Дира. В «Повести…» же под 6390 (882) годом рассказывается о действиях одного Олега по захвату Киева, но один раз внезапно появляется глагол в старинной форме аориста двойственного числа («придоста»[483]) — явный след, что в более раннем рассказе сообщалось о походе двух полководцев — Игоря и Олега. В новгородской летописи нет ни одного из договоров русских князей с греками-византийцами, имеющихся в «Повести временных лет». Причем в «Повести…» договор Олега под 6415 (907) годом и договоры Игоря и Святослава под 6453 (945) и под 6479 (971) годами явно вставлены в более ранний текст, его разрывая. Кончина Олега не датирована, вместо знаменитого предания о смерти князя от коня есть лишь упоминание, что он, возможно, умер за морем (в Скандинавии?) от укуса змеи. Мы ожидаем найти дальше сказание о взятии княгиней Ольгой города отложившихся древлян Искоростеня с помощью хитрости. Но в новгородской летописи и его нет! Наконец, в отличие от «Повести временных лет» в Новгородской первой летописи младшего извода нет ни одной цитаты из переводной византийской Хроники Георгия Амартола.
А. А. Шахматов, обнаружив это диковинное сочинение, предположил: перед нами летописный свод, более ранний, чем «Повесть временных лет». Но тоже созданный в Печерском монастыре. Поторопившись, он назвал его Начальным, хотя потом пришел к мысли, что до него были еще два киевских свода и один новгородский. Но открытый ученым свод так и вошел в науку с названием Начальный, хотя никто сейчас не считает его самым ранним. Логика исследователя блистательна и безупречна. Это именно летопись, предшествовавшая «Повести временных лет». Зачем было какому-то позднейшему книжнику, например новгородцу, сокращать текст «Повести…»? Да, описания отдельных событий, малоинтересных для его читателей-северян, он мог опустить, а что-то внести. Ясно, например, что указание в заглавии летописи на то, что Новгород старше, древнее Киева, внес какой-то тамошний переписчик. Другой вероятный пример, на который обратил внимание еще сам Шахматов: упоминание в конце вступления византийских царей Алексея (в летописи он ошибочно назван Александром) и Исаака, отождествляемых обычно с императорами конца XII — начала XIII века Алексеем III Ангелом, его братом Исааком II Ангелом и Исааковым сыном Алексеем IV[484]. Оно принадлежит неизвестному редактору, работавшему над летописью уже в XIII веке, — или киевлянину, из летописи которого заимствовал фрагменты Начального свода новгородский летописец (так считал А. А. Шахматов), или новгородцу (так полагал, например, М. Х. Алешковский).
Но эти редакторские вставки — вовсе не доказательство того, что в Новгородской первой летописи содержится всего лишь переработанный текст «Повести временных лет». Сокращать все заимствования из греческой хроники, положив ее рядом с «Повестью временных лет» и до боли в глазах при свете то неяркого северного солнышка, то дрожащего огонька свечи вглядываясь то в одну, то в другую книгу?! Труд тяжелейший: в древнерусских рукописях не было ни кавычек, ни сносок, указывающих на цитаты. А для чего было превращать полноправного князя Олега в Игорева соправителя? И при этом выбрасывать все договоры с греками! Как резюмировал А. А. Шахматов, «…если бы в исследуемой летописи мы имели извлечение из ПВЛ, сокращение ПВЛ, то, конечно, подобного систематического различия между ними мы бы не нашли, так невероятно допустить, например, систематическое отрицание в сокращенном тексте не только договоров, но и упоминаний о них, или всех заимствований из Амартола»[485]. А вот обратное предположение весьма разумное: летописец (наверное, наш герой) получил в княжеском архиве переводы договоров с греками, узнал из них, что Олег от собственного имени заключал мир с Византией и сделал «полукнязя» Олега самостоятельным, единовластным правителем. Он же переписал из Хроники Георгия Амартола разные поучительные, душеполезные и любопытные истории.
А. А. Шахматов увидел, что мотивы вступления и даже отдельные выражения в Новгородской первой летописи перекликаются с мыслями и чувствами, которыми проникнута статья 1093 года в «Повести временных лет»{104}, причем совпадают отдельные слова, эти мысли и настроения выражающие. Здесь и противопоставление старых князей нынешним, не радеющим о людях, о подданных, о своей земле, а разоряющих их поборами и штрафами. И упоминание о бедах, причиненных Руси «погаными»{105} — иноплеменными язычниками. Этот мотив в статье 1093 года соотносится с произошедшим в тот же год половецким нашествием. Перекличка между вступлением и этой годовой статьей образует своеобразное композиционное кольцо, так что можно предположить: Начальный свод завершался как раз в 1093 году и именно этой годовой статьей.
Хотя гипотеза А. А. Шахматова о Начальном своде — источнике «Повести временных лет» подвергалась и подвергается мощнейшим атакам противников, она устояла[486]. Из ее обоснованности, однако, еще не следует, что все отличия «Повести временных лет» от текста новгородской летописи в повествовании о расселении славян и в рассказах о Руси и ее князьях появились благодаря Нестору или еще какому-то летописцу — автору «Повести…» или ее редактору. Филолог-древник О. В. Творогов правильно напомнил: «…следует, во-первых, подчеркнуть неправомерность категорического утверждения, будто бы весь текст, отсутствующий в Н<овгородской> I Л<етописи>, должен непременно быть признан добавлением составителя ПВЛ, а во-вторых, напомнить о возможности переработки ПВЛ уже после создания памятника»[487]. Кроме того, не стоит забывать, что Начальному своду предшествовали более ранние летописи и составитель «Повести…» мог заимствовать из них какие-то фрагменты, опущенные в своде, условно датируемом 1093 годом. Так, А. А. Гиппиус проанализировал мотив разделения земель среди трех братьев и обратил внимание на то, что он соединяет рассказ о сыновьях Ноя во вступительной части «Повести временных лет» и завещание Ярослава Мудрого о распределении главных княжений между тремя сыновьями. Текстолог предположил: сказание о Симе, Хаме и Иафете в каком-то виде было еще в летописи, составленной до Начального свода и содержавшей завещание Ярослава, — в так называемом своде Никона 1072 года[488]. А М. Х. Алешковский высказал смелую, но спорную догадку, что в первоначальной редакции «Повести временных лет» было то же заглавие, что и в Новгородской первой летописи. А привычное нам название «Повести…» изначально будто бы было подзаголовком, относящимся только к рассказам о киевских князьях. Мало того: исследователь доказывал, что в новгородском летописании сбережены фрагменты не Начального свода, в существовании которого он сомневался, а как раз ранней версии «Повести временных лет», автором которой он, однако, Нестора не считал или в этом авторстве сомневался[489].
Что касается части текста Несторовой редакции, посвященного середине — второй половине XI века, то, возможно, его фрагменты тоже сохранились в Новгородской первой летописи — среди записей о событиях 1045–1074 годов. Как было давно замечено, в этих фрагментах встречаются более исправные варианты сообщений, чем в дошедших до нас рукописях «Повести временных лет»[490]. Вдруг это следы именно Несторова текста? Но в Новгородской первой летописи отдельные киевские известия доходят до 1115 года, и это позволило М. Х. Алешковскому предположить, что первая редакция «Повести временных лет» заканчивалась этим годом[491]. Так что если Нестор был ее автором, то надо признать: он завершил свою летопись не описанием событий 1113 года, а повествованием о том, что случилось двумя годами позже. Впрочем, нельзя исключать, что Нестор или какой-то иной книжник продолжил свою летопись после 1113 года краткими записями, отраженными в новгородском летописании. Эта киевская летопись позднее кем-то (может быть, Сильвестром Выдубицким) редактировались: по крайней мере сказание о путешествии по Руси апостола Андрея и Повесть об ослеплении Василька Теребовльского — это вставки. Один ученый недавно заметил по поводу вопроса, где оканчивался предшественник «Повести временных лет» — Начальный свод: «…приходится признать, что в поисках завершения Н<ачального> С<вода> традиционные приемы стратификации{106} летописного текста оказываются недостаточно эффективными; нам удается интуитивно нащупать ту область, где, вероятно, располагается текстологически значимая граница, но конкретизировать это представление пока еще не удается». Эти слова могут быть также ответом и на вопрос о месте, где завершалась «Повесть временных лет»[492].
Интересно, что в описании кончины преподобного Феодосия в списках Новгородской первой летописи под 6582 (1074) годом содержатся слова про сменившего его Стефана: «мужа по всему обычаемъ блага и кротка, тиха и смирена»[493], которых нет ни в списках лаврентьевской, ни в списках ипатьевской группы. Не была ли это дань признательности Нестора своему давно покойному учителю? Интересно, что эта характеристика частично совпадает с определением в «Чтении о Борисе и Глебе» князя Ярослава Мудрого, который был «мужь ‹…› правѣденъ и тихъ, ходяй въ заповѣдехъ Божиихъ»[494]. Похожая характеристика есть и в Житии Феодосия: «кротъкъ нравомъ, и тихъ съмыслъмь»[495]. Однако принадлежность слов о Стефане Нестору — это лишь догадка. Эти определения частично восходят к Библии{107}. Но они встречаются в древнерусской словесности не у одного Нестора и не только в этом летописном фрагменте[496].
А. А. Шахматов считал, что в Несторовой летописи была серия сказаний, повествующих о печерских монахах второй половины XI — начала XII столетия. Позднее они якобы были заимствованы из первой редакции «Повести временных лет» книжником XIII века Поликарпом, а после включены в Киево-Печерский патерик. Однако эти рассказы с развернутыми сюжетами не похожи на летописные повествования. Кроме того, в части из них, уже упомянутых выше в связи с гипотезой о Печерской летописи (в сказаниях о Прохоре Лебеднике, о Василии и Феодоре) Святополк и его сын Мстислав были представлены в весьма неприглядном виде. А этот факт решительно противоречит шахматовской гипотезе о «просвятополковской» тенденции в летописном своде Нестора. На эту нестыковку верно обратил внимание А. Г. Кузьмин: «А. А. Шахматов был склонен считать, что Поликарп пользовался первоначальной редакцией Повести временных лет. Но согласно его построениям эта редакция была благожелательна к Святополку. Однако приведенные данные говорят о противоположном: Святополк в источнике Поликарпа лишен тех положительных черт, которые сохраняют некоторые тексты дошедшей редакции Начальной летописи»[497]. Единственным следом существования в конце Несторовой редакции сказаний о печерских иноках является упоминание в сказании Поликарпа о печерском монахе Пимене: «Во время же преставлениа его явишася 3 столпи над трапезницею и оттуду на врьхъ церкве преидоша, о нихже речено бысть в Лѣтописци» («Во время же преставления его явились три столпа над алтарем и оттуда перешли на верх церкви, о них рассказано и в Летописце»)[498]. Смерть Пимена, согласно известию епископа Симона, печерского постриженника, произошла в один день с убийством язычниками вятичами печерского монаха-миссионера Кукши и некоего ученика проповедника. Пимен прорек о смерти Кукши перед кончиной[499]. А. А. Шахматов указал на сходство Пименова сказания с рассказом «Повести временных лет» под 1110 годом{108} о явлении одного огненного столпа над Печерским монастырем; в тексте списков лаврентьевской группы далее обрыв, а в тексте списков ипатьевской группы это знамение истолковано как предвестие победы русских князей в походе против половцев. Текстолог высказал как будто бы разумное предположение: в изначальном тексте летописи («Летописца») говорилось именно о трех столпах, и это чудесное явление символизировало смерть трех печерян, а один из редакторов (составитель так называемого свода 1118 года, или третьей редакции «Повести временных лет») изменил его описание, сделав предвестием победы над половцами[500]. Это допустимое предположение. Но на основании сообщения Поликарпа, строго говоря, можно лишь сделать предположение, что в летописи содержалось известие о чуде. О том, что в ней имелось и сказание о Пимене, Поликарп не говорит. Мало того: он даже не ссылается на летопись. О связи явления огненных столпов с кончиной Пимена книжник XIII века мог прочитать в каком-то ином, не летописном источнике. Также нельзя исключить, что Поликарпа подвела память и он нашел в летописи тот самый рассказ, что имеется и в ее сохранившихся списках — об одном огненном столпе. Дело в том, что о трех огненных столпах упоминается в статье «Повести временных лет» под 6582 (1074) годом, где описывается кончина Феодосия Печерского[501]. Но даже если сказание о Пимене и имелось в Несторовой редакции «Повести временных лет», это не основание считать, что в ее составе были и другие сказания о печерских иноках[502]. Выводы А. А. Шахматова: «Основная (то есть Несторова. —
Есть основания полагать, что «Повесть временных лет» в дошедшем до нас виде в основном сохранила исконный текст. Изменения, внесенные редакторами, видимо, не были очень значительными. В рукописях лаврентьевской группы содержится вторая, следующая за той, которую мог написать Нестор, редакция, обычно приписываемая Сильвестру. В рукописях ипатьевской группы — третья версия, основанная на тексте второй и составленная, вероятно, в 1117 году[504].
Также А. А. Шахматов обратил внимание на то, что под 6611 (1103) и 6619 (1111) годами в «Повести временных лет» содержатся описания двух совещаний Святополка и Владимира Мономаха с их дружинами перед походом на половцев. В обоих случаях Мономах опровергает возражения, что весенний поход нанесет урон крестьянам-смердам и их пашне, так как у них будут реквизированы лошади. Владимир парирует этот довод словами, что говорящие так заботятся о лошадях, а не о самих смердах, которых во время пахоты могут убить стрелами половцы. Разница между двумя описаниями в том, что в первом против весеннего похода выступает только Святополкова дружина, а во втором — еще и Мономахова. А. А. Шахматов посчитал, что одно из совещаний и даже один из походов попросту сочинены летописцем. Но какой из двух? По его мнению, игумен Сильвестр — составитель второй редакции перенес Несторов рассказ о реально бывшем совещании 1111 года (о котором писать не собирался) в статью 1103 года. Перенести в прошлое повествование о событии настоящего проще, чем сочинить событие, произошедшее недавно, ибо манипуляция будет скорее замечена современниками. Затем составитель третьей редакции («редакции 1118 года»), которому потребовалось описать реальное совещание перед походом 1111 года, использовал как материал рассказ о не бывшем совещании восьмилетней давности[505]. Эти редакторские хитросплетения, перемещения фрагментов туда-сюда выглядят очень сомнительными. Метаморфозы удивительные, почище мифических превращений богов у римского поэта Овидия… Еще более уязвим исходный пункт рассуждений: что Сильвестр не намеревался доводить свой рассказ далее 1110 года. Резонно спросить: а почему? Что это за год такой особенный? Да, текст «Повести…» в списках лаврентьевской группы обрывается на статье 1110 года. Но это явно механический обрыв, следствие дефекта в рукописи-источнике (протографе)[506]. Ведь Сильвестр, которого ученый считал первым редактором «Повести временных лет», закончил свой труд шестью годами позже, в 1116 году[507]. Почему не описать победоносный поход 1111 года, приписав Мономаху роль организатора и вдохновителя? Так или иначе, самой простой будет мысль, что составитель летописной статьи 1111 года просто подражал статье 1103 года[508]. Есть основания предполагать, что в первоначальной редакции «Повести временных лет» о походе 1111 года была сделана краткая запись, без описания княжеского съезда. Возможно, она сохранилась в Новгородской первой летописи[509].
Интересна и не лишена резона давняя, высказанная еще в 1842 году мысль А. М. Кубарева: «Разве не мог летописец, по разным причинам, не довести труда своего до предположенного предела (то есть до 1113 года. —
Чтобы быть честным, должно признаться: существуют и иные концепции истории раннего русского летописания и складывания «Повести временных лет», радикально расходящиеся с шахматовской. Упомяну лишь об одной из них, принадлежащей петербургскому историку В. К. Зиборову. Он предположил, что Нестор был автором летописного свода, завершенного в 1077 году. Аргументы таковы. Во-первых, в предсказании киевского волхва (о перемене местами Русской земли и Греческой) из уже упоминавшейся статьи 1071 года якобы есть намек на связь с событиями 1077 года — с походом на Киев князя Изяслава Ярославича во главе польской рати. Здесь будто бы летописец намекает на угрозу напуганных киевлян массово уйти в Византию. Во-вторых, в статье 1074 года приведены слова умирающего Феодосия, обращенные к князю Святославу, — позаботиться о Печерской обители и не допустить нестроений: это отсылка к конфликту 1077–1078 годов, закончившемуся изгнанием Стефана и избранием в игумены Никона. В-третьих, выборка киевских известий в Новгородской первой летописи заканчивается в статье 1074 года: это свидетельство того, что 1074 годом завершался ее источник — летопись, составленная в 1077 году. В-четвертых, между известиями, сохраненными в Новгородской первой летописи, и произведениями, написанными Нестором, нет противоречий. В-пятых, в годовой статье 1074 года выражено особо почтительное отношение к Стефану, ставшему преемником Феодосия, — а он был наставником Нестора. В-шестых, в ряде поздних летописей, в частности в Тверском сборнике, обнаружены известия, которые можно отнести к этому своду 1077 года. Но здесь новая гипотеза вступает в конфликт со старой, шахматовской. А. А. Шахматов считал, что по крайней мере в первой половине 1070-х годов печерским летописцем был Никон: это якобы доказывается совпадением хронологии пребывания Никона в далекой Тмутаракани на Таманском полуострове с появлением в летописи известий о происходивших там событиях. Идею А. А. Шахматова В. К. Зиборов отбрасывает, замечая, что Нестор мог беседовать с Никоном и записать его рассказы о делах тмутараканских[511].
Соображения интересные, но неубедительные. Начну по пунктам. Пункт первый. Волхв в летописном рассказе представлен безответственным лжецом, и соотносить его «бредни» с позднейшими историческими событиями (точнее, с намерениями киевлян, о которых прямо ничего в летописи не говорится!) нет смысла. Пункт второй. Даже если, вкладывая в уста Феодосия предсмертную просьбу князю предотвратить нестроения и волнения в монастыре, летописец подразумевал будущее изгнание Стефана и избрание Никона, из этого следует только то, что он писал не раньше 1077–1078 годов, но вовсе не обязательно в 1077-м. С равной вероятностью он мог это записать ретроспективно — и в 1093-м, и в 1113-м. Пункт третий. У новгородского редактора действительно был киевский летописный источник, обрывающийся на 1074 годе. Но это могла быть, как и принято считать[512], дефектная, утратившая часть листов рукопись, а не законченный свод. Вступление к Новгородской первой летописи — свидетельство того, что киевский летописный источник был составлен не раньше 1093 года. Пункт четвертый. Между известиями 1045–1074 годов в Новгородской первой летописи, которые ученый возводит к своду Нестора, и житиями, точно Нестором написанными, противоречий нет. Но ведь эти известия — не летописный свод, а именно выборка, с явными сокращениями. Пункт пятый. Комплиментарная характеристика Стефана действительно, как я уже заметил, может принадлежать Нестору. Но он мог вписать ее в более ранний, «чужой» летописный текст намного позже 1077 года. Пункт шестой. Свидетельства поздних летописей, на которые опирается В. К. Зиборов, могут быть поздними дополнениями. Именно так, по мнению А. А. Гиппиуса, обстоит дело с Тверским летописным сборником — его составитель вообще не чурался таких дополнений[513]. Ничто не указывает на общение Нестора, близкого Стефану, с «вытеснившим» его из монастыря Никоном: Нестор ни разу не ссылается на его устные рассказы не только в летописи, но и в Житии Феодосия. Хотя Никон преподобного хорошо знал, а Нестор отличался педантичностью в указании своих информаторов. Кроме того, печерянин Поликарп приписывал нашему герою рассказы о Матвее (Матфее) Прозорливом и Исакии в статье 1074 года. А события, в них изложенные, относились уже к игуменству Никона, то есть произошли после 1077 года. И наконец, неясно, как такой куцый летописный текст, какой В. К. Зиборов приписывает Нестору{109}, в печерской традиции сохранился как «Повесть временных лет» с его именем, хотя получается, что «Повесть…» — в основном плод труда позднейших летописцев.
Мои изыскания, столь подробно здесь изложенные, в целом подтверждают правильность гипотезы А. А. Шахматова. Не осведомленный в хитросплетениях текстологии читатель может почувствовать разочарование: стоило ли так много писать, раз результат уже был налицо? Объяснимся. Во-первых, не хотелось выступать в роли наделенного тайным знанием авгура и с непререкаемой уверенностью излагать готовую гипотезу. Читатель, ежели ему заблагорассудится, может сам оценить разные концепции и версии. Проверка версии всегда симпатичнее ее авторитарного навязывания. Во-вторых, результаты моих текстологических «раскопок» не во всем совпадают с шахматовскими.
Так или иначе, на ехидный вопрос: «А был ли Нестор Летописец? может, Нестора-то никакого и не было?» — вполне уместен ответ: «Очень может, что и был!» Единоличным автором «Повести временных лет» наш герой точно не был. Но роль его в создании этого грандиозного сооружения велика. Он сам выбирал, чт