Это Троицкая летопись, завершавшаяся московским митрополичьим сводом (сводом митрополита Киприана) 1408 года. Рукопись сгорела в московском пожаре 1812 года, но ее начальная часть (до 907 года) была издана в 1804–1811 годах в качестве вариантов в незавершенной публикации Лаврентьевской летописи, а обширные выписки из рукописи содержатся в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина: историк пользовался этой рукописью. Исследователь русского летописания М. Д. Присёлков смог реконструировать текст летописи[341], хотя его реконструкция не во всем бесспорна.
Это Ипатьевская летопись, дошедшая до нас в нескольких списках. В ней за «Повестью временных лет» следует киевская летопись, заканчивающаяся так называемым сводом игумена Моисея, обычно датируемым 1198-м или 1200 годом, а в конце — Галицко-Волынская летопись{84}, доведенная до 1292 года. Наиболее важными из ее списков являются два: Ипатьевский{85}, изготовленный, видимо, в конце 1410-х — начале 1420-х годов на северо-западе Руси, вероятно в Псковской земле, и Хлебниковский{86}, основная часть которого была создана в 1550–1560-х годах, а отдельные листы на месте утраченных в обветшавшей рукописи были заполнены текстом и вставлены примерно в 1637 году. У Ипатьевского и основной части Хлебниковского списков был общий рукописный источник (по-ученому протограф). Об этом свидетельствует такой факт: текст Галицко-Волынской летописи по Ипатьевскому списку разбит на годовые статьи, причем иногда неверно: даты, как показывает сравнение с другими историческими источниками, часто «гуляют» в границах двух, трех и даже четырех годов. В Хлебниковском списке никаких дат нет. Из этого следует, что их не было и в протографе, и в оригинале Галицко-Волынской летописи: повествование было цельным, не разбитым по годам. Текст на вставных листах Хлебниковского списка восходит к какой-то другой рукописи, содержавшей текст Ипатьевской летописи, а не к этому протографу[342].
В Лаврентьевской летописи, по которой обычно печатается «Повесть временных лет» в популярных изданиях, ничего не сказано о ее составителе: «Се повѣсти времяньных лѣт, откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киевѣ нача первѣе княжити, и откуду Руская земля стала есть»[343]. Почти точно такое же заглавие в Троицкой летописи. Но в вариантах Радзивиловской и Московско-Академической летописей содержится добавление — указание на принадлежность автора к братии Киево-Печерского монастыря, который назван по имени его игумена Феодосиевым: «Повесть временныхъ лѣтъ черноризца Феодосьева монастыря Печерьскаго, откуда есть пошла Руская земля, и кто в неи почалъ первое княжити»[344]. Почти точно так же выглядит заглавие в списке Ипатьевском: «Повѣсть временныхъ лѣт черноризца Федосьева манастыря Печерьскаго, откуду есть пошла Руская земля стала есть и хто в неи почалъ первѣе княжити»[345]. (Вариант заглавия в Ипатьевском списке, очевидно, более полный, хотя в нем выпали слова «откуду Руская земля» перед «стала есть».) А вот в Хлебниковском списке появляется еще и имя этого книжника: перед словом «черноризца» вставлено «Нестера»[346].
Можно ли доверять известию Хлебниковского списка? Ведь это очень поздняя рукопись, созданная спустя три с половиной века после завершения «Повести временных лет». Нельзя исключить: сообщение о Несторе — авторе летописи — это догадка какого-то позднего книжника, основанная на свидетельстве печерского монаха Поликарпа о том, что Нестор был летописцем и ему принадлежат сказания о печерских черноризцах. А эти самые сказания можно обнаружить в «Повести временных лет» под 1074 годом{87}. Скептики порой не только отрицают достоверность свидетельства Хлебниковского списка об авторстве Нестора. Они подозревают, что и слова «черноризца Феодосьева монастыря Печерьскаго» — это позднейшая вставка: какой-то редактор-переписчик вставил их, обратив внимание на обилие сообщений «Повести временных лет» о Печерском монастыре[347]. Ведь летописец неоднократно говорит о себе как о печерском монахе — под 1051-м, под 1091-м, под 1096 годами. Сторонники этой точки зрения указывают на то, что Печерский монастырь стали называть Феодосиевым только в середине — второй половине XII века. Об этом свидетельствует Киевская летопись: в ее статье 6690 (1182) года Киево-Печерский монастырь так назван дважды[348]. Кроме того, слова «черноризца Феодосьева монастыря Печерьскаго» или «Нестера черноризца Феодосьева монастыря Печерьскаго» разрывают целостное название «Повесть временныхъ лѣтъ, откуда есть пошла Руская земля и кто в неи почалъ первое княжити»: они якобы не исконны, а неудачно вставлены в текст позднейшим редактором[349]. Киевский летописевед и историк А. П. Толочко предположил, что эту вставку сделал тот самый книжник, который назвал Печерскую обитель Феодосиевым монастырем в записи под 1182 годом[350], — то есть составитель так называемого свода 1198-го или 1200 года, созданного в Выдубицком монастыре.
Но это аргумент сомнительный — его можно «перевернуть наоборот». Как заметил петербургский ученый М. И. Жих, «наблюдение А. П. Толочко с полным основанием может быть интерпретировано прямо противоположным образом: имея в заглавии ПВЛ наименование „Феодосиев монастырь Печерский“, автор Киевского свода и сам его применил. Ничто не говорит о том, что такого названия Печерского монастыря не могло существовать в начале XII в. и что оно не могло независимо употребляться разными авторами. Киевский свод был составлен в Выдубицком монастыре, соответственно, его автор никак не мог вписать в заглавие ПВЛ и само сообщение о том, что она была создана в Печерском монастыре — это могло быть сделано только в стенах Печерской обители»[351]. Правда, на самом деле монах Выдубицкой обители всё же мог вписать имя Нестора в заглавие «Повести временных лет», если знал о его авторстве — слышал или где-то прочитал. Но такое действительно маловероятно.
Уязвимо и утверждение, что слова о Несторе — черноризце Феодосиева монастыря разрывают заглавие «Повести временных лет», а значит являются позднейшей вставкой. Во-первых, не обосновано предположение, будто редакторская вставка с большой вероятностью должна разрушать первоначальный текст, в то время как автор не может совершать подобных ошибок против смысла или грамматики. При построении такой сложной синтаксической конструкции, как заглавие «Повести временных лет», нестыковки и шероховатости могли возникнуть и под пером создателя летописи, а не только при ее правке переписчиком. Во-вторых (и это главное!), конструкция, в которой известие об имени книжника и его монастыре находится внутри заглавия, а не после него, могла для древнерусского книжника выглядеть абсолютно правильной. При внимательном прочтении заглавия с этим, думаю, согласится и современный читатель. Переставим известие об авторе в конец названия. Вот что получится: «Повѣсть временныхъ лѣтъ, откуда есть пошла Руская земля и кто в неи почалъ первое княжити, Нестера, черноризца Феодосьева монастыря Печерьскаго» («исправленный» вариант Радзивиловской и Московско-Академической летописей). Или: «Повѣсть временныхъ лѣтъ, откуду есть пошла Руская земля стала есть и хто в неи почалъ первѣе княжити, Нестера, черноризца Феодосьева манастыря Печерьскаго» («исправленный» вариант Ипатьевского списка). Возникает разрыв между главным членом словосочетания «Повесть временных лет» и дополнением («Повесть…» кого?) или определением-приложением («Повесть…» чья?) «Нестера, черноризца Феодосьева монастыря Печерьскаго». Между ними целых два или три предложения! Порядок слов в гибридном{88} церковнославянском, на котором написана летопись, был относительно свободным — как и в современном русском. Но всё же выражение «Нестера, черноризца Феодосьева монастыря Печерьскаго» в такой громоздкой конструкции начинает соотноситься с выражением «Руская земля», а не «Повѣсть временныхъ лѣтъ»). В современном русском языке от таких бессмыслиц и сдвигов значения спасли бы кавычки, отделяющие название от имени автора. Но в церковнославянском их не было. Так что, скорее всего, имя Нестора и сообщение, что автор летописи — черноризец Феодосиева Печерского монастыря, появились в тексте одновременно[352].
А. П. Толочко противопоставляет «неуклюжей» вставке имени Нестора и указания на монастырь «правильное» употребление имени автора после заглавия в переведенной с греческого языка византийской Хронике Георгия Амартола (Георгия Грешного). На нее ссылался и ее цитировал составитель «Повести временных лет». Заглавие Хроники выглядит так: «Книгы временныя и образныя Георгия мниха»[353]. Однако у византийского хрониста заглавие короткое, всего из трех знаменательных слов, как и основная часть названия летописи — «Повесть временных лет», за которым следует известие о ее создателе. Так что композиция заглавия древнерусского исторического сочинения как раз соответствует композиции заглавия труда Амартола.
Но даже если известие о том, что автор «Повести временных лет» был печерским монахом, не вставлено кем-то, а принадлежит самому летописцу, значит ли это, что и имя «Нестор» назвал он сам? Можно ли считать это имя своего рода авторской подписью, удостоверяющей, что это именно он, Нестор, составил летопись? Не вставил ли его имя какой-то позднейший редактор? Ведь в ранних списках «Повести временных лет» о Несторе нет ни слуху ни духу.
Осмелюсь предположить, что имя Нестора и указание на принадлежность летописца Печерскому монастырю появились в названии одновременно. Ведь само по себе свидетельство, что летопись составил печерский монах, не просто малоинформативное, а бессодержательное: это ясно из ее текста. Историк А. П. Толочко, авторство Нестора не признающий, тем не менее заметил: «Анонимный „монах Феодосиева монастыря“ в заглавии летописи вопиял, прося быть названным, и единственным кандидатом для этого труда был Нестор из Печерского монастыря»[354]. Всё верно, но из такого замечания следует скорее не вывод, что имя Нестора — вставка, сделанная писцом Хлебниковского списка, а заключение, что это имя было в первоначальном варианте названия. В пользу того, что заглавие в Хлебниковском списке отражает его первоначальную версию, свидетельствует (правда, косвенным образом) еще одно соображение: только в нем, как и в наиболее ранних рукописях «Повести временных лет» — Лаврентьевской и Троицкой летописях, слово «повести» употребляется не в единственном, как в остальных списках, а во множественном числе: не «Повесть временных лет», а «Повести». Но в самом начале основного текста во всех списках труд назван «повестью» в единственном числе: «Се начнемъ повѣсть сию» («Так начнем повесть сию»)[355]. Для переписчиков — редакторов и простых копиистов — было естественным поэтому и в заглавии назвать летопись «повестью», а не «повестями» — тем более что такое обозначение вроде бы больше приличествовало произведению, воспринимаемому как единое целое. В науке, изучающей историю текстов (текстологии) есть термин «наиболее трудное чтение» (на ученой латыни — lectio difficilior). Это вариант текста (слово, выражение), представляющийся исследователям менее очевидным и ясным. Текстология, если речь идет не о простых описках, рекомендует именно такие варианты считать исконными: ведь переписчики всегда были склонны заменять менее «правильные», менее прозрачные и понятные слова и выражения более понятными. А «повести» — более «трудный» вариант, чем «повесть». Так что у нас есть еще одно основание предположить: вариант заглавия в Хлебниковском списке близок к авторскому. Значит, имя Нестора в заглавии первоначально, весьма вероятно, имелось[356].
Нередко ученые высказывали сомнения: мог ли средневековый книжник-монах, наученный смирению, горделиво вынести свое имя в название летописи, оповестить весь мир: я это сделал, я! Нестор! Может быть, проще признать: имя Нестора, ставшее авторитетным, весомым, внес какой-то редактор? Если и не писец Хлебниковского списка, в XVI веке скопировавший где-то на юге, вероятно в Киевской земле, текст летописи, то его не столь давний предшественник?
Вопросы резонные. Но, как известно, более ранние, более древние известия нередко сохраняются как раз в поздних рукописях. Хлебниковский список, хотя и поздний, мог сохранить имя автора древней летописи, выпавшее в других рукописях. По крайней мере в сравнении с Ипатьевским, написанным на век с лишним раньше, он в целом ряде мест сохранил изначальные варианты текста[357]. Нестор при всем смирении[358] не был чужд гордости, присущей творцу[359]. Авторское самосознание ему было свойственно: об этом свидетельствует упоминание книжником своего имени и в «Чтении о Борисе и Глебе», и в Житии Феодосия Печерского. В Житии Феодосия его создатель даже поведал кое-что о своей жизни. Перед летописцем, когда он работал над «Повестью временных лет», лежал раскрытый манускрипт с Хроникой Георгия Амартола. А ведь в ее заглавие было вписано имя автора — Георгия мниха, то есть монаха. Вот и предмет для подражания! В заглавия написанных им житий Нестор свое имя не внес. Но это памятники церковной книжности, а не летописи. Хотя среди известных ему житий имелись такие, в заглавиях которых было указано имя создателей (Житие Антония Великого, Жития Саввы Освященного[360]), такое указание не было устоявшимся обычаем.
Имя Нестора — автора «Чтения о Борисе и Глебе» и Жития Феодосия Печерского — не обладало таким авторитетом, как, например, имя Отца Церкви святителя Иоанна Златоуста или святителя Кирилла, епископа Туровского: этим книжникам-святым действительно приписывали произведения, которые им не принадлежали. Нестор же приобрел известность именно как автор «Повести временных лет», а не житий Бориса и Глеба или Феодосия Печерского. Не случайно печерский монах Поликарп в 1220-х или в 1230-х годах[361], повествуя о прославленных монахах обители, спасших отшельника Никиту от дьявольских козней, называет среди них Нестора так: «Нестор, написавший Летопись» («Нестер, иже тъй написа Лѣтописец»)[362]. Не слава или авторитет Нестора как книжника сделали его летописцем, а летопись, создание которой связывалось с его именем, прославила историографа-печерянина. Причем таким историческим трудом должна была быть «Повесть временных лет», а не какая-то другая летопись: обозначение этого труда просто «Летописец», без пояснений, — свидетельство того, что это было всем известное, распространенное сочинение. «Повесть временных лет» — общерусская летопись, которую переписчики стали помещать едва ли не перед всеми позднейшими летописными сводами, — на эту роль подходила идеально.
Впрочем, М. Х. Алешковский еще лет пятьдесят назад, отвечая на вопрос: «Каким же образом появилось имя Нестора в летописном заголовке?» — предложил иное объяснение: «Видимо, это произошло благодаря пятикратному упоминанию Нестора как печерского летописца в различных местах Киево-Печерского патерика, причем некоторые из этих мест появились еще в первой половине XIII в. ‹…› Видимо, в Печерском монастыре существовало устное предание, настойчиво связывающее с Нестором создание „Повести временных лет“»[363].
Но в этом случае мы рискуем попасть в замкнутый круг. Что было в начале: курица или яйцо? Приходится решать вопрос: а почему в Киево-Печерском патерике Нестор назван летописцем? Откуда такую информацию почерпнул тот же Поликарп? Вполне разумным представляется мнение: «в первой трети XIII в., которой датируется послание печерского монаха Поликарпа к архимандриту Акиндину» — текст, где Нестор дважды назван летописцем, «безусловно, уже существовали летописные списки, где в качестве автора ПВЛ был назван Нестор»[364]. Еще в 1842 году исследователь русских древностей А. М. Кубарев, осторожно признавший Нестора автором летописи, заметил: «…какая причина могла заставить переписчиков умалчивать имя сочинителя в других списках (кроме Хлебниковского. —
Логично заключение современного историка: «…участие печерского инока Нестора в летописании сомнению не подлежит. Свидетельство печерского же постриженика Поликарпа (напомню, автора XIII века), который прямо назвал Нестора летописцем, многого стоит! Замечу, что ни в Киево-Печерском патерике, ни в других древнейших памятниках русской письменности более так не назван никто!»[366]
Правда, украинский историк А. П. Толочко попытался свидетельство Поликарпа оспорить[367]. Он заявил: слова о Несторе, написавшем летопись, появились только в 1406 году в так называемой Арсениевской редакции Киево-Печерского патерика, а сообщение о том, что Нестору принадлежат летописные сказания о печерских монахах Матфее, Иеремии, Дамиане и Исаакии, было внесено в текст патерика еще позднее — его редактором Кассианом в середине XV столетия. Однако оба эти упоминания о Несторе — авторе летописи, как уже было сказано, содержатся в послании Поликарпа, датируемом 30-ми годами XIII века. Относить, как это делает исследователь, появление известий о Несторе к XV веку — значит, по сути, отрицать принадлежность послания Поликарпу. Оснований для этого не больше, чем признавать переписчика Лаврентия автором «Повести временных лет» и датировать ее создание не началом XII века, а 1377 годом — годом, когда Лаврентием была написана сама рукопись с текстом «Повести…». Правда, в Арсениевской редакции нет свидетельства о принадлежности Нестору летописных сказаний о печерских иноках. Однако это может быть простым пропуском, возникшим из-за дефекта в какой-то рукописи[368]. Ведь это сообщение имеется не только в более поздних Кассиановских редакциях, но (о чем исследователь умалчивает!) и в так называемой Основной редакции патерика{89}, возникшей, как принято считать, не позже начала XIV века[369]. Оба известия Поликарпа о Несторе ничем не похожи на поздние вставки. Допустим вслед за А. П. Толочко: Кассиан счел Нестора автором летописи потому, что предположил, будто автор Жития Феодосия должен был также описать перенесение его мощей в 1091 году, а раз описание этого события от первого лица имеется в «Повести временных лет», то редактор патерика сделал вывод, что Нестор составил всю эту летопись. (Хотя это предположение всё же довольно шаткое!) Согласимся: убедить в этом предположении Кассиана могло именование нашего героя автором летописи в тексте Арсениевской редакции — то есть в сказании о Никите Затворнике из послания Поликарпа. Но уже никак невозможно объяснить, почему тверской епископ Арсений и его книжники сделали Нестора летописцем! Разве что в их распоряжении имелся какой-то список «Повести временных лет», содержащий в заглавии имя Нестора. Но А. П. Толочко эту возможность полностью отрицает, считая, что первым в название летописи Несторово имя внес безвестный книжник середины XVI века — писец Хлебниковского списка. И понятно почему: признание, что издревле бытовали рукописи «Повести…», называвшие создателя «Чтения о Борисе и Глебе» и Жития Феодосия еще и автором Начальной летописи, нанесло бы сильнейший удар концепции ученого, отрицающего это авторство.
Но почему имя Нестора встречается только в одном, причем очень позднем списке «Повести временных лет», а известия о том, что автор был монахом Печерской обители нет в ее древнейшем списке — Лаврентьевском? Ведь несомненно, что Лаврентьевский и утраченный Троицкий списки в целом сохранили заглавие летописи наиболее точно: тройное пояснение «откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киевѣ нача первѣе княжити, и откуду Руская земля стала есть», то есть «откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля»[370] — несомненно, первоначальное. Об этом свидетельствует, во-первых, число поясняющих предложений — три. Триады вообще характерны для «Повести временных лет». Они встречаются на уровне событийном: три сына Ноя, потомком одного из которых, Иафета, якобы являются славяне; три брата варяги Рюрик, Трувор и Синеус; три главные мести Ольги древлянам; три сына воителя Святослава, три старших сына Ярослава Мудрого, которым летопись уделяет особое внимание. Тройные повторы присущи синтаксису летописи. Например, об убитом половцами в 1079 году князе Романе Святославиче говорится: «Суть кости его и доселѣ лежаче тамо сына Святославля, внука Ярославля» (Роман назван сначала местоимением «его», а потом обозначен по отцу и деду). Точно так же, своим именем и по отцу Ярославу Мудрому и деду Владимиру Святославичу, назван в некрологе под 6599 (1091) годом князь Всеволод Ярославич: «Преставися великыи князь Всеволодъ, сынъ Ярославль, внукъ Володимерь»[371]. А в записи под 6589 (1081) годом о князьях Давыде Игоревиче и Володаре Ростиславиче, захвативших город Тмутаракань на Таманском полуострове и пленивших тамошнего посадника Ратибора, говорится: «И придоста Тмутороканю, и яста Ратибора, и сѣдоста Тмуторокани», то есть «И пришли они к Тмуторокани, и захватили Ратибора, и сели в Тмуторокани»[372]. Перед нами ряд из трех однородных сказуемых. В заглавии «Повести временных лет» в Радзивиловской и Московско-Академической летописях такой триады, как в Лаврентьевской, нет: вместо трех поясняющих предложений осталось два — отстуствуют слова «откуду есть пошла Руская земля». Нет ее и в списках Ипатьевской летописи: здесь второе выражение «Руская земля» — одно из подлежащих — и предваряющие его союз «и» и наречие «како» выпали перед сказуемым «стала есть» и оттого возникла синтаксическая ошибка. К единственному подлежащему «Руская земля» оказались прикреплены два сказуемых: одно, «есть пошла», перед ним, а «стала есть» после него. Но если исправно название в Лаврентьевском списке, почему именно в нем нет ни «Нестера», ни «Феодосиева монастыря Печерьскаго»? Так, может быть, известие об авторстве Нестора и о принадлежности летописца к печерской братии все-таки вставка?
Замечу сразу: даже если это сообщение — вставка (что едва ли), это не значит, что оно недостоверно. Раз в Печерской обители спустя примерно сто лет после составления «Повести временных лет» знали: Нестор был летописцем, эти представления должны были на чем-то основываться. Пусть не на прямом свидетельстве самой летописи — так на авторитетной устной традиции, на монастырских воспоминаниях. Но скорее всего, сообщение об авторе «Повести временных лет» — не вставка.
В большинстве рукописей «Повести…»{90} содержится загадочная приписка, обрывающая рассказ статьи под 6618 (1110) годом о походе русских князей на половцев: «Игуменъ Силивестръ святаго Михаила написах книгы си Лѣтописець, надѣяся от Бога милость прияти, при князи Володимерѣ, княжащю ему Кыевѣ, а мнѣ в то время игуменящю у святаго Михаила въ 6624, индикта 9 лѣта, а иже чтеть книгы сия, то буди ми въ молитвахъ», то есть: «Я, игумен Сильвестр монастыря святого Михаила, написал книги эти, летописец{91}, надеясь от Бога милость получить, при князе Владимире, когда он княжил в Киеве, а я в то время игуменствовал у святого Михаила, в 1116 году, индикта 9 года, А кто читает книги эти — помолись за меня»[373].
Нашему герою этот игумен киевского Михайлова Выдубицкого монастыря Сильвестр, позднее, в 1118 году, ставший епископом Переяславля Южного, или Русского, и скончавшийся в 1123-м, подложил «большую свинью». Что значит «написах», то есть «написал»: «создал», «переписал, отредактировав» или просто «скопировал»? Кто этот Сильвестр — подлинный автор «Повести временных лет», редактор, простой переписчик? Глагол «написати» в церковнославянском языке мог означать и то, и другое, и третье.